— Исполох из человеческого сердца надобно с корнем драть. Иначе вновь вырастет. Оставь девку в Полоцке — присмотрю за ней, а в червень месяц приедешь с князем, тогда ее и заберешь.
— Я за ней не хуже тебя присмотреть могу, — понимая его правоту, огрызался Варяжко.
В ответ знахарь лишь смеялся, скаля ровные, крепкие зубы:
— Ох, зацепила тебя девка! Ох, зацепила! Самому лечиться впору! А подумал ли о том, что делать станешь, коли не захочет она ждать тебя, коли запросится домой, в свое болотное печище? Она ведь с виду лишь хрупкая, а внутри крепче кремня — ничем ее не уломаешь, если чего не захочет. А ты ее хворобой попользоваться решил, умыкнуть надумал… Стыдно!
От этих слов Варяжко становилось не по себе. Он не хотел вспоминать, что у исполошной девки есть родичи. Своей ее считал. Вез ее в Полоцк, словно бесценную, случайно доставшуюся ему в дар вещицу, и помыслить не желал, что однажды она станет жить сама по себе. От этих мыслей ныла душа, словно старая рана перед грозой… Чуял нарочитый — изменилось в нем что?то с той ночи, когда впервые охранял Настенин сон, надломилось, эта надломленная часть утонула в ее озерных глазах.
— Ты не печалься, — утешала Варяжко прозорливая Рогнеда.
— Ты не печалься, — утешала Варяжко прозорливая Рогнеда. — Мне девочка твоя по нраву. Привечу ее, будто подругу, сберегу до твоего приезда… Вместе ждать будем: я — Ярополка, она — тебя…
Варяжко ведал — княжна не бросается словами попусту, но все же с отъездом тянул. Ждал чего?то…
— Все. — Знахарь встряхнул пальцами, словно освобождая их от тяжкого груза, и Настена медленно открыла большие чистые глаза. Увидела Варяжко, его задумчивое лицо и светло улыбнулась:
— Ох, как я рада тебе, хоробр! — А потом углядела высокие сапоги, походный наряд и потухла, дрогнула голосом: — Уходить собрался?
— Да… — тихо ответил Варяжко и, сам не зная почему, принялся оправдываться: — Меня Ярополк ждет. Загостился я в Полоцке. Сама небось ведаешь, времена нынче не те, чтобы надолго князя одного оставлять: Владимир возле его невесты крутится, воевода Блуд в первые киевские бояре лезет, князю советовать норовит… А с его советов добра ждать не след… Надобно за Ярополком приглядывать.
Настена засмеялась:
— Говоришь так, будто Ярополк не князь, а дитя неразумное.
Варяжко ее смех обидел. Хотелось, чтобы из?за скорого расставания пролила она хоть одну слезу, а она шутила беспечно. Обида сдавила горло, злые слова выплеснулись помимо воли:
— Я подле князя и в беде, и в горести буду! Не оставлю его меж чужими людьми, как твой братец тебя оставил!
Голубые девичьи глаза округлились, потемнели.
— Нет! Егоша не таков! — обиженно выкрикнула она и вдруг осеклась, зажала рот ладонью, испуганно глядя на Варяжко.
Тот замер. Впервые Настена назвала брата по имени. До того и говорить, и вспоминать о нем не желала. Едва принимались расспрашивать ее о родичах — сразу замолкала и, делая вид, будто ничего не слышит, прятала глаза. Сперва Варяжко думал: не помнит она, болезнь стерла родные лики, а потом неожиданно уразумел — таится девка. Не желает открывать своего рода?племени. «Брата опасается, — решил тогда, — думает, что сыщем и вновь к нему отправим. А он ее опять бросит. Коли сумел оставить ее средь чужих, знать, не видела она от него ни любви, ни ласки. Вот и боится». Варяжко хорошо помнил черноглазого брата Настены — его узкое, будто мордочка хищного зверька, лицо, щуплую фигуру, странную одежду. Нарочитый поклялся — коли доведется встретиться, поквитается с ним за все Настенины печали…
Девушка наконец оторвала руки от лица и сипло вымолвила:
— Уходи!
Будто плетью хлестнула. Сказал бы так Варяжко кто?нибудь другой — поплатился бы за грубость головой, но перед Настеной ему стало стыдно за себя. Зачем оскорбил девочку, растревожил ей душу?!
— Прости, — попросил он робко.
Неумолимые глаза?льдинки твердо смотрели мимо него.
— Уходи, — повторила она.
Привлекая внимание нарочитого, в углу негромко кашлянул знахарь. Варяжко взглянул на старика. Тот едва заметно качнул головой в сторону двери, подмигнул. Ведуну нравился верный и смелый посланник киевского князя. И госпоже Рогнеде он был по душе. А приглянувшаяся киевскому нарочитому девчонка, хоть вышла из бедного болотного рода, оказалась на редкость умна и мила. Знахарь видел, как вспыхивали ее щеки, если рядом появлялся могучий нарочитый, потому и не хотел меж ними ссоры. «Уйди пока, — мысленно приказал он Варяжко, — я с ней потолкую. Сама к тебе придет. Дай ей время отойти от обиды».
Варяжко вздрогнул, словно старик молвил не про себя, а гаркнул прямо ему в ухо, но, уразумев, быстро вышел и громко хлопнул дверью.
Изба знахаря, любимца Рогнеды, стояла прямо у реки. Поскольку ведун был известен на все кривичские земли, люди проторили к его двору ровную, наезженную дорогу.
Огибая княжий двор, она лениво втягивала свое пыльное тело прямо в знахаревы ворота. По ней и зашагал Варяжко к княжьим хоромам. Но не успел ступить и трех шагов, как налетел на выскочившего из?за поворота мальчишку.
— Ой, нарочитый! — сгибаясь и упирая руки в ходящие ходуном от быстрого бега бока, обрадованно выдохнул тот. — Послы из Нового Города от князя Владимира приехали. Княжну требуют. Рогволд велел тебя с киевской дружиной кликать. Так сказал: «Владимир нахрапист, и новгородцы ему под стать. Неровен час — полезут в драку. Зови киевлян…»