Он исчез. Затухающее солнце скользнуло по влазу последним слабым лучом и пропало. Удерживая рвущийся наружу крик, Егоша опустился на лежанку. Что он будет делать без руки? Как жить? Вдалеке раздался волчий вой. «Загонщики», — узнал Егоша и вдруг почувствовал себя тем самым испуганным и одиноким зверем, за которым сейчас мчалась Стая. Это его тело хотели растерзать безжалостные волчьи клыки, его плоть изорвать на кусочки, оставив лишь память о ней.
— Не надо… Я свой, — всхлипнул Егоша и, вскинув к темному влазу лицо, неожиданно завыл, уже не сдерживая отчаянной волчьей тоски.
ГЛАВА 19
Верно говорят — беда не ходит в одиночку. После отъезда Настены потекли на княжий двор, неприятности, будто их кто приманивал, а началось с лошади.
Рано поутру, когда Дева Заря еще только заплетала золоченые косы, чтобы показаться на небе во всей красе, на двор к Ярополку вбежала зареванная баба. Почуяв неладное, кмети кое?как ее успокоили и прямиком повели к Варяжко — он нарочитый, ему виднее, стоит ли пересказывать людям принесенные ею вести. А вести и впрямь оказались дурными — заболела у бабы лошадь. И не просто захворала, а издохла в одну ночь.
— Это она! Девка твоя! Она наворожила, обиду затаив! — орала жалобщица в лицо нарочитому. — Сперва мужика моего с ума свела, так, что он дом забросил — все у ее дверей дневал и ночевал, а теперь мою кобылу сгубила, ведьма проклятая!
Поначалу Варяжко не понял, о ком толкует жалобщица, а когда сообразил, захлебнулся яростью:
— Ты сама, верно, ведьма, коли на добрую и ласковую девку попусту наговариваешь!
Киевляне редко видели, чтобы Варяжко злился. Коли случалось ему яриться, то старался свою злобу сдерживать, на люди ее не выносить и никого не судить сгоряча.
Коли случалось ему яриться, то старался свою злобу сдерживать, на люди ее не выносить и никого не судить сгоряча. Но поклепа на Настену не стерпел. Увидев его расширившиеся в гневе глаза, баба перестала реветь и испуганно попятилась к двери. Но, прежде чем выскользнуть, прошипела:
— Все знают — ведьма она! Вон, Рамина никто на ноги поднять не мог, а она пришла — и вмиг очухался…
— Вон отсюда! — прохрипел Варяжко.
Охнув, баба исчезла за дверью, а нарочитый еще долго не мог успокоиться. Оказывается, обвинить человека легко… Может, Настена была права — поспешили они нарекать нелюдимого болотного парня Выродком? Может, от их непонимания он и стал таковым, каким называли? Варяжко не желал верить, что Настенин брат мог уродиться злодеем. А поразмыслив, вовсе начал сомневаться в ее родстве с убитым болотником. Мало ли какое имя Рамин выкрикнул в бреду… Хотя, помимо имени, Настена привела и иные доводы — мол, Оноха лишь ее брат мог знать, и глаза у него были редкостного зеленого цвета, словно плавала в них болотная трава…
— Будь здрав, нарочитый. — Пригнувшись, в клеть вошел Рамин, смущенно присел на уголок стольца. — Хотел поговорить с тобой, но кмети у крыльца толкуют, будто ты нынче не в духе.
Варяжко его не заметил — думал о своем. Вспоминал Настену и, казалось, даже слышал ее голос… Из?за друга потерял он свою любовь…
Отгоняя дурные мысли, нарочитый тряхнул головой. Нет, Рамин здесь был ни при чем. Он сам сговаривался с боярами убить Выродка — сам копал себе яму.
Очнувшись от последних слов Рамина, он горько усмехнулся:
— Верно. Не до смеху мне нынче.
— Ее забыть не можешь? — Рамин понурился и, сосредоточенно уперев взгляд в свои сапоги, выдавил: — Поверь, кабы я знал, что своими словами жизнь тебе изувечу — вовек бы имени Выродка не сказал!
— Нет в этом твоей вины, Рамин. Моя вина. Я ее брата убил.
Сотник оторвался от созерцания своих сапог, удивленно уставился на Варяжко:
— Ты? Значит, правда то, о чем меж людьми поговаривают, будто кто?то втихаря прикончил ублюдка?
— Правда.
Рамин поглядел на Варяжко, а затем, покачав головой, твердо сказал:
— Ты сам на такое не решился бы — надоумил тебя кто?то!
— И это верно.
— Блуд?
— А этого я тебе не скажу. — Варяжко отвернулся. — И хватит о пустом молоть — что сделано, не воротишь. Ты и без того многое знаешь. Приедет Ярополк — пойди поклонись ему в ноги и скажи, кто Выродка убил, только меня больше ни о чем не расспрашивай!
Варяжко и впрямь было безразлично, узнает о случившемся князь или нет. После отъезда Настены жизнь для него перестала иметь значение.
— Ты меня не бесчести! — обиделся Рамин. — Ты мне друг, а я друзей под секущий меч не подставляю!
— Ладно, не бушуй, — смягчился Варяжко. — Скажи лучше, не слыхал ли ты о такой болезни, которая здоровую лошадь с ног валит и за ночь ее в падаль превращает?
Старый сотник нахмурился:
— А что, была такая напасть?
— Чуть раньше твоего прихода баба прибегала, — недовольно буркнул Варяжко и пожаловался: — Во всем Настену винила…
— Дура! — рявкнул Рамин. — Небось, кабы осталась Настена в Киеве, так эта же баба к ней первой за советом пошла бы!
— Так?то оно так, только нынче Настена далеко, а беда близко… — вздохнул нарочитый.
Он уже перестал сердиться на жалобщицу. Хуже было, что не сумел ее задобрить, — теперь со зла понесет слухи и сплетни по всему Киеву.
Те, кто любил Настену, не поверят, а остальные могут шум поднять, потребовать, чтобы привели знахарей — спасать скотину от ворожейных уроков. А то еще начнут по старинке тереть избы золой из семи печей. Ярополк вернется — Киева не признает…
За дверьми гулко затопали, раздались громкие голоса. Насторожившись, Рамин прижался спиной к дверной притолке, потянул из ножен меч. Глядя на него, Варяжко усмехнулся. В княжьем тереме сотнику было некого опасаться, но старые привычки давали о себе знать. И не поверишь, что совсем недавно этот молодцеватый, сухой старик говорил с тенями и призраками! Хотя Настена в них тоже верила…