Его ворожба оказалась не напрасна. Вслед за весной накатило лето, принесло с собой на Ра?реку торговые караваны из дальних мест — остроносые урманские драккары, плоские, словно киты, весские насады, длинные и угрюмые арабские галеры. Помимо дорогих товаров они везли вести со всего света.
Егоша часто уходил из Медвежьего в Торжок, говорил с людьми, прислушивался к шепоткам и сплетням. В Торжке?то он и встретил рябого урманина с переломанным носом, который, таясь и прикрывая рот рукой, за чаркой поведал Егоше о тайных планах Владимира.
— Он ныне у островов данов бродит, а два года жил у нашего короля Харальда, — шептал в ухо Егоше осоловевший от пряного меда урманин. — Я сам его видел! Он дружину собирает, хочет назад воротиться, с братом расквитаться и всю Русь под свою власть прибрать!
Может, Егоша и не поверил бы — чего спьяну не наболтаешь, — но урманин упомянул о Добрыне:
— Дядька его, могучий такой, чернявый, обмолвился, что верные люди в Новом Городе Владимира этой осенью поджидают.
Егоша задумался. Стать над Русью — это Владимир надумал верно, но одной силой ему Ярополка не смять — тут надо брать хитростью… Сирома не даст Ярополку пасть — нынешний киевский князь для его бога — как корень для дерева.
Поэтому, вернувшись в Медвежий Угол, Егоша принялся собираться в путь. Он не спешил — до осени было еще далеко, а до Нового Города, при хорошем ходе, всего три дня пути. А когда наконец надумал двинуться, случилось непредвиденное.
В этот день, впервые за весь изок, пошел дождь. Утро выдалось серое, хмурое, но выйти в дождь — к удаче, и, накинув суму на плечо, Егоша в последний раз оглядывал свое жилище, когда в дверь робко постучали. Болотник поморщился:
— Заходи!
Пригнувшись и чуть не снеся головой притолку, в горницу вступил насквозь вымокший Василии. С его темных волос стекала вода. Смущенно встряхиваясь, он забормотал:
— Там к тебе человек пришел… Видеть желает… Егоша подбросил на плече суму:
— Я ухожу. Скажи — у меня нынче своя болячка.
— Да это… Она… Пришлая… — замялся Василии.
Смущенно встряхиваясь, он забормотал:
— Там к тебе человек пришел… Видеть желает… Егоша подбросил на плече суму:
— Я ухожу. Скажи — у меня нынче своя болячка.
— Да это… Она… Пришлая… — замялся Василии. Его голубые, чуть подернутые желтизной кошачьи глаза забегали по стенам.
— Она?
Егоша подошел поближе к гончару, вгляделся в его узкое лицо. На этом лице он знал каждую жилку, каждую рытвинку — сколько раз утирал с него горячечный пот? — и поэтому сразу заметил сковавшее скулы гончара напряжение. Василии смущался редко…
— Ладно, пошли. Поглядим, чего от меня эта баба хочет, — подталкивая гончара к дверям, согласился он.
— Она ничего не хочет, — словно только что обретя дар речи, заторопился тот. — Она болтает, будто тебе жена!
Рала! Забыв обо всем, Егоша кинулся на двор. Вот почему так мялся гончар! Рала могла смутить кого угодно. Но как же она вернулась с кромки? Может, как когда?то Ратмир, ведомая горькой памятью, сама отыскала дорогу обратно, в мир живых?
Скучившиеся у ворот люди почтительно расступились. Егоша споткнулся, остановился. Это была не Рала… С трудом скрывая разочарование, он зло спросил:
— Какого ляда ты явилась? И соврала зачем?
По глазам болотника Полева поняла — он ждал другую, и это понимание ударило намного больнее, чем его неприветливые слова.
— Они меня пускать не хотели, — жалобно вымолвила она и смолкла. Не скажешь же прилюдно, что не могла дышать без его молчаливого присутствия, что после его ухода не жила, а медленно умирала, словно по капле утекала в сырую землю… Полева и сама не знала, чем зацепил ее сердце незнакомый болотник. Ведь он даже не пытался ей понравиться! И на славного, веселого Богумира, когда?то укравшего ее девичий покой, он тоже ничуть не походил. Однако изба без него стала сырой и тоскливой, а душа опустела, словно худое решето.
— Ты напрасно сохнешь, дочка, — как?то раз заметил Буркай. — Он уже забыл о тебе… Найди себе другого — есть же средь парней и краше его, и веселее. Его жизнь побила и еще не раз бить будет — не дождешься от него ни тепла, ни ласки. Таких любить — только Долю гневить.
Буркай и впрямь так думал. Ему было жаль присохшую к ведуну дуру?бабу, но иногда охотник ловил себя на мысли, что тоже грустит о болотнике, и от этого ее боль становилась понятной и близкой. Когда Полева надумала идти в Медвежий Угол проведать парня, он не удивился. Сказал лишь:
— Зря… Он тебе рад не будет.
Полева ему не поверила, но теперь убедилась — старик был прав. Ее приход только разозлил Выродка. А стоящие вокруг люди глазели на нее с любопытством и осуждением. На миг она словно увидела себя со стороны — мокрую, жалкую, несчастную — и чуть не заплакала. Закусив губу, она уставилась в землю.
— Уходи! — велел Егоша.
— Тебе Буркай привет шлет, — сама не зная зачем, ответила она.
Показалось ей, или впрямь что?то промелькнуло в зеленых глазах колдуна? Она с надеждой впилась взглядом в его лицо.
— Буркай? — словно вспоминая далекое прошлое, переспросил болотник, а потом неожиданно светло улыбнулся: — Так это он тебя послал?
Полева не хотела врать, но чуяла — скажет правду, и этот зеленоглазый, загадочный человек навсегда исчезнет из ее жизни. Переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, она тихо призналась: