ГЛАВА 42
Горыня пришел в Варяжкину избу поздним вечером, когда последние ленивые петухи уже оторали вечернюю зарю, и, проверяя, все ли в порядке, караульные на стенах принялись звучно окрикивать друг друга.
Принеся с собой частичку холодного осеннего ветра, Сторожевой ввалился в горницу. Оглядев позднего гостя, нарочитый поежился. С тех пор как покинул Киев, он замерзал все чаще. Может, оттого, что в Родне не нашлось ничего согревающего его душу и даже ветер гладил кожу каким?то предсмертным дыханием?
— Что хмуришься? — с порога осведомился Горыня и, подойдя ближе, небрежно хлопнул по столу широкой и тяжелой, словно кузнечная кувалда, ладонью. — Помирать тоже следует с песнями!
— Разве что помирать… — печально откликнулся нарочитый.
Пока они шли, да нет, не шли — бежали в Родню, спешно подгоняя обозы с провизией, усталых людей и лошадей, он успел сдружиться с Горыней. С виду нелюдимый и строгий, Сторожевой на деле оказался веселым и добродушным мужиком, вот только говорил мало. Зато если говорил, то непременно вовремя и самую суть. Варяжко нравились и его едкие замечания, и непреклонный, въедливый норов и прямолинейная грубость его высказываний. Не понимая столь странной Дружбы, Рамин обходил Сторожевого стороной и часто советовал нарочитому:
— Этот до добра не доведет! Не верь ему…
— А кто нас нынче до добра доведет? — неизменно откликался Варяжко. — Нам ныне прямая дорога в сыру землю.
В пути он и впрямь так думал, а придя в Родню, окончательно в этом уверился. Узнав о сдаче Киева, Ярополк совсем сник.
— Предали меня… Предали… Все предали… — уставясь в стену, шептал он.
Варяжко и оставшиеся верными бывшему киевскому князю дружинники часто заходили к нему, наперебой советуя: кто — посечься с братом в чистом поле и с честью полечь костьми на родной земле, кто — уйти к печенегам и, набравшись силы, обрушиться на подлого Новгородца, а кто (были и такие) — помириться с находником. В числе последних советчиков самым рьяным оказался Блуд. Но, слава богам, его речи так же не достигали ушей князя, как советы прочих. Сидя в полутемной, завешенной крашениной горнице, бывший киевский князь сверлил пустым, безумным взором стены приютившего его дома и никого не слушал. Иногда Варяжко казалось, что, уже похоронив себя, Ярополк справил тризну и теперь лишь дожидался, когда кто?нибудь погребет его измученное тело.
— А насчет Блуда?то ты был прав, — перебил грустные мысли нарочитого Горыня. Он уже снял сапоги и, блаженно вытянув ноги к огню, откинулся на лавке. Из темного угла избы мигом выскочила девка?чернявка и, подхватив мокрую обувь, метнулась к печи — высушить. Лениво, будто через силу, Горыня вытянул руку, поймал взвизгнувшую девку за подол и, подтащив поближе, вгляделся в ее измазанное сажей лицо. Поглядел недолго, а затем оттолкнув, с отвращением сплюнул:
— Тьфу! Грязна, как игоша! Стыдоба… Вот она, жизнь воинская! Перед смертью и бабу?то не всегда потискать удается!
Произнесенное с искренним огорчением замечание Сторожевого рассмешило Варяжко, но, сдержав улыбку, он спросил:
— Ты что?то о Блуде толковать начал?
— Да. — Наслаждаясь теплом, Сторожевой улегся на лавку, прикрыл глаза. — Мой паренек лишь нынче правду рассказал, да и то случаем. Видел он тогда Блуда.
— Когда? — не понял Варяжко.
Видел он тогда Блуда.
— Когда? — не понял Варяжко. — Какой паренек?
— Ты что, забыл уже? — Горыня потянулся, приоткрыл один глаз. — Тогда, в Киеве еще… Ты меня разузнать просил, кто предатель. Чей голос ты на Непре слышал. Неужели забыл?!
Нарочитый и впрямь уже забыл о своей просьбе. Как?то было не до этого. Спешно собирались, спешно бежали и все время слышали: «Владимиру покорились те, Владимир полонил этих…» Злые вести неслись по пятам, терзая душу, словно оголодавшие дикие псы. А Блуда Варяжко простил в тот миг, когда, не раздумывая, воевода согласился отправиться с Ярополком в Родню. Был бы он предателем — разве ушел бы на голод и холод со своим несчастным князем? Нет, остался бы дожидаться щедростей победителя…
Совсем немного времени прошло с той поры, как Варяжко поверил Блуду, и вот те на — является Горыня и говорит, будто Блуд предал Ярополка!
— Быть того не может! — невольно вырвалось у нарочитого.
— Может иль не может — этого я не ведаю, а говорю, что слышал. И еще будет тебе над чем голову поломать: частенько что?то после Вечерницы повадился наш Блуд по городищу шастать, во все закуты заглядывать, словно ищет кого. Мои ребятки не раз его примечали. Странно это… Хотя нынче и Блудовы козни уж хуже, чем есть, не сделают. Некуда хуже…
Махнув рукой, Горыня подложил под голову свернутый корзень и, рухнув на него, сладко засопел. «Устал», — качнул головой Варяжко. От свирепствующего в городище голода все быстро уставали. Своих?то запасов из Киева взяли мало — шкуры спасали, не до жратвы было, — а роднинских едва хватило на два дня, чтоб в полсилы прокормить дружину. На третий день, невзирая на мольбы и вопли горожан, вой Ярополка перерезали всю роднинскую скотину, но и этой убоины дружине хватило не надолго, и теперь голод взял городище в полон. За лошадиную голову Ярополк обещал любому по гривне. Такой щедрой платы за кожу?кости ни наши, ни заморские купцы еще не видывали и, небось, рекой потекли бы со своей провизией к осажденному городищу, но обступившая стены Владимирова рать никого не пропускала. А пойти против воинственного Новгородца охотников не находилось…