Правда, вскоре сэр Томас вновь вернулся туда. Но кто знает, не случись этого, довелось бы ему поведать миру о славных приключениях короля Артура и рыцарях Круглого Стола, словом, обо всем том, о чем я рассказывал ему долгими промозглыми ночами, чтобы хоть как?то скоротать время до рассвета. Меня несказанно забавлял этот процесс.
Щелкая зубами от пробирающей до костей сырости, я вешал отчаянному сокамернику о гордой отваге Ланселота, о верности сэра Кэя, добавляя время от времени красочности своим повествованиям за счет обширных, цитат из книг самого Мэлори, читанных еще в Итоне. Каюсь, грешен. Тем самым я неумолимо впутывал бедного узника во временной парадокс. Но, может быть, хоть в этом мире я бы именовался не уменьшительно ласкательно сэром Тором, а полностью — Торвальдом, и никто бы не приписывал мне в отцы короля Пеленора, невесть где, невесть когда соблазнившего мою мамашу.
Вообще с родством и хронологией у Мэлори нашего мира, как показал личный опыт, были большие проблемы. Чего стоит один Галахад, сын Ланселота от Элейны, который на самом деле был его родным племянником, или Моргауза, жена короля Лота Оркнейского? Откуда взялась эта самая Моргауза, для меня до сих пор остается загадкой. Женой короля Лота была Моргана, которую сэр Томас отчего?то выдал замуж за короля Горры Уриенса. Однако мало того, что Уриенс до сих пор не был женат, он был лишь одним из тамошних танов, а Горра никогда не являлась королевством.
Некий исследователь из Бретани, изучая этот героический цикл, задался целью составить хронологию артуровской эпохи. Выводы его были весьма неутешительны. Из них следовало, что вчера на камланнском поле семидесятидевятилетний король Артур, сопровождаемый восьмидесятидвухлетним сэром Кэем, отважно рубились с шестидесятилетним юношей Мордредом, в то время как не менее шестидесятилетний сэр Ланселот на берегах Арморики изнывал от корсиканской страсти к перезрелой нимфетке леди Гвиневере каких?то там сорока четырех лет от роду. Ну что ж, как говорится, другие времена — другие нравы. Но лично у меня одно представление о том, что короля Артура, скрюченного артритом и страдающего от ревматических болей, приходится подсаживать в седло при помощи римского подъемника, а то и вовсе поднимать магическим заклинанием, словно Мерлин камни Стоунхенджа, вызывало улыбку не менее загадочную, чем улыбка Джоконды.
Мы выступили в путь, едва лишь взошло солнце. Признаться, я не люблю ранние побудки, но на войне как на войне. Задержись мы с выездом, и пробираться во временное пристанище архиепископа нам бы пришлось в потемках, а будет ли Господь столь любезен еще раз, что проведет нас мимо притаившихся под зеленой осокой трясин, позволив даже не замарать ног, оставалось невыясненным.
Возможно, чтобы проявить свою особую милость к святому, он разверзнет земную твердь под ногами пары заядлых грешников.. Сейчас же у нас был вполне реальный шанс добраться до резиденции его преосвященства еще засветло и, завершив все наши дела, переночевать и на следующий день вернуться так же засветло в лагерь Ллевелина.
Мы долго ехали молча, словно досыпая в седлах. Над головами, расправив кожистые крылья, парила виверна, не хуже стрелки компаса указывающая курс на скрытые за лесной чащей скалы. Звериные тропы, мало приспособленные для странствия всадников, то и дело заставляли спешиваться и отклоняться в сторону от нужного нам направления. В этих случаях встревоженная тварь резко сбрасывала высоту и орала негодующе удивленно, словно возмущаясь, куда это мы пытаемся улизнуть с указанного ее хозяином пути.
— Скажи?ка, святой, — глядя на синеющее небо, в котором носилась недовольная виверна, ни с того ни с сего спросил Лис, — а ты на этом, как его, коелбрене, читать умеешь?
Черты Карантока стали резче и строже, и чело его нахмурилось. Он помолчал немного и изрек с нескрываемым презрением:
— Коелбрен — богомерзкое писание диких колдунов и шарлатанов, носящих имя друиды, или же дервиды. Коснея во грехе, они не почитают истинным триединство Господа нашего. Но, укрываясь в лесах и пещерах, творят свои злодеяния, постигая язык птиц и тварей земных, разговаривая с рыбами и гадами ползучими, раскрывая тайны камней и деревьев. Коснея во грехе, носят они белые одежды, и, видя этот цвет чистоты, знания и духовного единства, люди именуют их пророками и носителями закона. Люди почитают их, прося выступать судьями в спорах и прорицателями судеб. Один раз в семь дней они выходят к народу и рекут, становясь лицом к светилу: «Пред оком Бога, оком правды…» — Он замялся, вслушиваясь в собственные слова, словно удивленный их звучанием. — Господи, я ли говорю это? Друиды, их приспешники барды и ученики их овидды, — тут глаза святого распахнулись изумленно, и речь стала маловразумительной, — …зеленые мантии… музыка и медицина… закон… одеяния голубые… грех… музыка… истина… слово Божье… богов… Грех, грех, грех!!! — Каранток перекрестил собственный рот. — Оборони, Господи!
— Что это с ним? — ошарашено глядя на нашего спутника, спросил Лис. — По?моему, у святого лихорадка.