— «Хорошо припечатал!» — констатировал Лис. — «Ты только посмотри, как он напыжился!»
— «Рейнар, ну что за глупости? Какое «посмотри»! Как бы ты его видел, если бы я на него не смотрел?»
— «И то верно», — милостиво согласился Сергей.
— …За Ллевелина! За знамя Пендрагонов и Камелот!
Я рухнул на скамью, чувствуя, что еще полчаса возлияний в том же темпе, и Годвину придется потрудиться, чтобы дотащить своего рыцаря до отведенных нам покоев. Едва я уселся, над моим плечом протиснулись руки расторопного кравчего с кувшином, и в опустевший кубок ударила тугая алая струя прекрасного аквитанского вина. Кувшин исчез, и я судорожно вцепился в кубок, точно надеясь при помощи столь зыбкой опоры удержать вертикаль.
Можно было сколько угодно осуждать Ллевелина за его манеру решать вопросы, в частности, вопросы, связанные с порядком престолонаследия, но с одной из основных добродетелей всякого уважающего себя сюзерена — с щедростью по отношению к вассалам и союзникам — у герцога было все в порядке. Ежевечерние пиры, задаваемые им в честь храбрых соратников, золотой дождь, щедро наполнявший кошели лордов, кони и доспехи, преподносимые в дар рыцарям, все это поневоле возводило Стража Севера в королевское достоинство. Он уже был первый среди равных, и лишь золотого венца на челе еще не хватало для того, чтобы из пьяных восхвалений титул нового Пендрагона вышел в официальное именование «последнего защитника Камелота».
— Милорды! — Ллевелин, гордо расправив плечи, поднялся со своего места во главе стола.
Я невольно улыбнулся, отметив тот факт, что яростный ревнитель Круглого Стола предпочитает подобную мебель совершенно иной формы. Шум голосов стих, и гости, пьяно облокотив отяжелевшие головы на все еще сильные руки, вперили взгляды в великого вождя, ожидая ответного слова.
— «Ладно, Капитан», — бросил Лис. — «Вы там еще чуток друг друга порасхваливайте. Только, если можно, Не очень долго, потому как бочонок мы уже торжественно продули, в смысле, проиграли, и щас пойдем его распивать. Оттуда я по?тихому валю в покои отца народов и буду ждать, пока он вернется и задрыхнет. Ждать, очевидно, придется на стропилах, а там, между прочим, комары тучами. Так шо, ежели мое обескровленное тело обнаружат при генеральной уборке перед коронацией, виноваты в этом будете вы и ваша неуемная страсть к беспробудному, я бы даже сказал, темновековому, пьянству».
Лис был прав. Начинать операцию до того, как герцог вернется в свои покои и уснет, было нельзя, поскольку отследить его перемещения у нас не было никакой возможности. А встретиться нос к носу со Стражем Севера, скажем, при выходе из его опочивальни, было бы делом, мягко говоря, странным для верных соратников его светлости.
В моем затуманенном алкоголем мозгу невесть откуда всплыла история о некоем ниндзя, посланном убить знатного японского вельможу и избравшем для этого куда как более экзотическую позицию. Снабженный дыхательной трубкой и копьем, этот воин?тень занял место в выгребной яме в отхожем месте княжеского дворца. Уж не знаю, каково было удивление бедолажного дайме[33], когда вместо желанного облегчения он получил в зад копьем.
Могу лишь сказать, что это удивление было последним. Я решил было не говорить Лису о своих странных ассоциациях, но тут мне в голову пришел вопрос, никогда до сих пор не интересовавший меня в трезвом состоянии. Как удалось отчаянному туалетному охотнику отличить задницу высокородного князя от того же места какого?нибудь захудалого самурая?
Картинка столь странного выбора настолько живо встала у меня перед глазами, что я был вынужден рухнуть лицом на стол, дабы скрыть приступы гомерического хохота, душившие меня с маниакальной жестокостью. В самом деле, грешно смеяться, когда над твоей головой мужественный полководец и тайный претендент на освободившийся трон с высоким пафосом произносит прочувствованную речь о доблести, благородстве и чести.
— Пойдемте, сэр Торвальд, пойдемте. — Годвин, который с другими оруженосцами, дожидался на лавках у стены, подскочил ко мне, подставляя плечо, чтобы я мог опереться.
Я сделал какое?то странное движение головой, выражая согласие, поскольку кивать мне мешала столешница, а говорить — приступы истерического смеха, сдерживаемые из последних сил. В одном Годвин был несомненно прав — на сегодня мне было более чем достаточно.
* * *
Проснулся я глубокой ночью от настоятельного вызова напарника.
— «Капитан, сколько можно спать?! Не спи — замерзнешь!»
— «А? Что? Почему замерзну?»
— «По кочану! Ты посмотри только, шо этот конь педальный вытворяет».
Я напрягся, пытаясь собрать разбредшиеся по лабиринтам извилин мысли воедино. Удавалось с трудом. Картинка, данная Лисом, не прибавила никакой ясности. На широком, покрытом балдахином ложе молодецки храпел Ллевелин. На ровной слабоосвещенной поверхности стояла шкатулка?дубликатор, распахнутая моим другом для лучшего обзора. Чего там только не было! Золотые броши с рубинами, фибулы с изумрудами, перстни, печати, массивные золотые цепи, россыпи сапфиров, но только не искомые клочки мерлинского пергамента.
Лис сплюнул от досады, открывая поддон и высыпая в шкатулку точные копии герцогских украшений и драгоценностей.