— Постойте! — Шамановский тоже встал. — Как вы узнали? Как нашли нас?
— Это совсем просто. Вы же звонили и писали коллегам, задавали вопросы. Мы сотрудничаем с большим числом ученых. Нас проинформировали — догадаться было достаточно легко.
Шамановский уже провожал гостя к дверям.
— Вы, пожалуй, захотите навести обо мне справки, — проговорил Ферган. Учтите, мы не тайное общество, мы работаем на официальной основе. На нашей стороне мировая общественность, — он поклонился и пожал хозяину руку. — Желаю успеха.
* * *
Более всего Лукова угнетало то, что его плохо кормили. Чувство голода было столь мучительным, что на его фоне меркло все остальное — затхлый воздух в крошечном подвальном помещении, темнота, боль на месте попадания двух пуль, полная неизвестность и страх.
Ему нужна была пища. Ему нужна была энергия. Он перестал бы бояться и переживать, он смог бы думать, а может, и действовать, если б чувствовал себя сытым. Пока же он мог только лежать на каком-то гнилом тряпье в подвале гаража и слабо шевелиться, когда затекали конечности.
Ему никак не удавалось собрать воедино силы и мысли. Впрочем, мыслей не было, а сил и подавно. Его теперешний мир — крошечный и темный — был замкнут, в него ничто не пробивалось.
Иногда — раз в день, а может, раз в год — в потолке открывалась квадратная крышка. Какой-то человек с настороженными бегающими глазами бросал Лукову пакет. В нем обычно была сырая картошка, морковь, пара батонов, бутылка воды.
Луков начинал есть. На некоторое время ему становилось лучше. Матовые завесы сползали сглаз, с ушей, в мозгу словно бы лопались тоненькие пленочки, мешавшие крови течь свободно. Его маленький мир становился выпуклее, ярче.
После еды Луков мог немного подвигаться. Сначала он обнаружил, что может допрыгнуть до потолка своей тюрьмы. Пробовал в прыжке выбить люк, но на это уже сил не хватало.
Он научился ловко управляться со своим хвостом. Это получилось так легко, словно он всю жизнь это умел и нужно было лишь вспомнить. Хвост помогал при прыжках, им можно было зацепиться за выступ на стене, подвинуть что-то к себе. Мало-помалу, хотя это не всегда получалось, Луков учился владеть своим телом, подчиняя внутренней воле мышцы, иглы, роговые наросты. Оказалось, все имело смысл, все можно было как-то использовать.
Потом, когда желудок перемалывал скудную пищу, силы начинали иссякать. И Луков вновь опускался на свое тряпье и опять погружался с головой в тяжелое полуобморочное состояние. Глаза переставали видеть в темноте, уши словно бы закладывало ватой, мозг затягивался непроницаемыми пленочками.
И все равно он настойчиво пытался осознать свое новое «я». Он искал в душе следы адского пламени, которое коснулось его на границе света и тьмы» но не находил их. Только тело было обезображено и приготовлено для какой-то немыслимой цели. Он считал это наказанием за ту жизнь, которую выбрал. Но не слишком ли строгое наказание? Тысячи людей совершают страшные злодеяния неужели все они становятся слугами Сатаны?
Ни искупить, ни покаяться — все поздно! Луков не крестился и ко всем церковным обрядам относился снисходительно. Вот и настало время пожалеть об этом. Он со страхом ждал минуты, когда наконец явится властелин темных сил и начнет отдавать свои кровавые приказы.
Как это будет выглядеть? Как узнать этот момент? Предстанет ли перед ним Сатана в ужасном обличье, или прозвучит голос из-под земли, или проявятся на стене огненные символы?
И какие это будут приказы — убивать, разносить болезни, лишать людей покоя и разума? И наконец, что произойдет, если их ослушаться?
В душе и мыслях Луков оставался все тем же человеком, только испуганным и задавленным неизвестностью. Все, что ему оставалось, — это ждать.
Донской всеми силами хотел бы отсрочить этот разговор, но время и обстоятельства были неумолимы. Настал момент, когда телефон на его столе тревожно засигналил, а затем знакомый рокочущий бас в трубке проговорил:
— Здорово, Андреич! Узнал?
— Конечно, Борис Васильевич! — с фальшивой приветливостью ответил Донской.
— Ну, рассказывай, как там у вас дела?
— Все, как должно быть, — в голосе Донского прозвучал оптимизм, и опять фальшивый. Он радовался, что Сударев его сейчас не видит. — Впрочем, вы рано звоните…
— Ну, извини. Не хочу тебя торопить, Андреич, но и ты меня пойми — третий месяц на исходе. Пора бы тебе меня чем-то порадовать.
— Все будет в порядке, уверяю вас. Сейчас, правда, радовать нечем. Видите ли, полипептидные цепочки в жировой клетчатке теряют стабильность, как только уровень каталитической активности…
— Ну-ну-ну, завел свою шарманку, — рассмеялся Сударев. — Ты мне проще скажи: когда я заполучу своего ненаглядного?
-Надеюсь, уложимся в оговоренный срок. А срок, если я не ошибаюсь, сто четырнадцать дней. Да, кстати… — Донской замялся, подбирая подходящие слова.
— Что такое? — мигом насторожился Сударев.
— Вам обязательно видеть пациента? Может, ваш вопрос можно решить по телефону?
— По телефону? — Сударев хмыкнул. — Это вряд ли. Разговорчик будет такой, что я его проводам не доверю. А к чему ты клонишь?
— Ну, некоторые технические сложности… — Донской уже начал сочинять на ходу.