— Заходи, Гриша, — очень тихо сказал Донской. Глаза у него лихорадочно бегали, пальцы сжимались и разжимались, как у неврастеника.
— Что с тобой происходит, Андрей? — спросил Гриша, застыв у двери и с испугом посмотрев на товарища.
— Ничего особенного, — проговорил Донской, глядя мимо собеседника. Ровным счетом ничего. Просто жизнь берет свое.
— Ты хотя бы спал сегодня?
— Когда спать, Гриша? Все дела, дела… Ты чего хотел-то?
-Да я, собственно… — Григорию захотелось уйти. Состояние Донского мало подходило для делового разговора. -: Просто сегодня утром я прихожу на работу и узнаю, что профессор Соломонов у нас больше не работает. За ним оставалось восемь тяжелых пациентов, их сегодня даже не обошли.
— Ну, обойди их сам, — вздохнул Донской, продолжая бросать по сторонам странные взгляды. — Или не справишься?
— Справлюсь. Думаю, теперь уже справлюсь. Но не мешало бы предупреждать о таких вещах. Я бы пришел сегодня пораньше.
— Предупреждать? Если б знали заранее, предупредили бы, — он говорил тихо, монотонно. Разговор не интересовал его, скорее досаждал. — Профессор срочно понадобился в другом месте, его пришлось ночью вытаскивать прямо из кровати. А ты сам-то где пропадал? По-моему, тебя сегодня принцесса уже искала.
— Света? — удивился Григорий.
— Спроси в канцелярии. Она сегодня раз шесть уже звонила. Взял бы ты себе мобильник, чего девчонка мучается?
— Я ей перезвоню.
— Перезвони. И — давай, иди к пациентам. Ты не обижайся, Гриша, просто такая у нас неразбериха началась… Даже не смогли вот тебя предупредить.
Гриша отправился к себе. В клинике действительно творилась неразбериха пока еще небольшая, но с каждым днем все более заметная. Все уже знали, что в ближайшее время Шамановский со своей техникой съезжает на какой-то другой адрес. Клиника «Золотой родник», по сути, прекращала существование. На ее месте оставался обычный коммерческий медцентр с неизменными стоматологами, анонимными кожниками, косметологами, кварцевыми лампами и велотренажерами.
Вместе с главным снималась с места и добрая половина персонала. Намечались вакансии, Гриша уже подумывал, кого из знакомых можно попробовать на новой работе.
Впрочем, пока никаких официальных решений объявлено не было. Формально режим работы не менялся, только пациентов становилось все меньше и меньше. Одних выписывали, других перевозили вслед Шамановскому.
Гриша закрыл за собой дверь кабинета, взял из шкафа свежий комплект одежды. Но затем отбросил его, подвинул телефон и набрал номер парикмахерской. Как ни странно, Светланы на работе не оказалось. Там как-то скомканно ответили, что ее нет, и посоветовали перезвонить домой.
Гриша так и сделал. И, едва лишь услышав в трубке ее порывистый вздох, понял — что-то произошло.
— Гриша, — Светлана не плакала и не кричала, наоборот, ее голос казался неестественно ровным и замедленным, — Пашка пропал.
* * *
Ганс считал, что продумал все точно и аккуратно. Аккуратность эта заключалась в том, что ни на одном из этапов операции не засветится его имя и физиономия. У него были особые причины хранить свою анонимность.
Сударь дал ему два дня, чтобы обеспечить доставку жуткого на вид, но совершенно безобидного и даже трусоватого уродца. Ганс мало задумывался, что он такое, считая, что башковитые доктора вывели у себя в подвалах мутанта для научных целей. Это объяснение его на сто процентов устраивало, поскольку о достижениях современной науки он узнавал только из иллюстрированных журналов, которые иногда оставлял в машине Кича.
Два дня — достаточный срок, если все пойдет по-задуманному. А задумано было круто.
Утром, когда Светка докрашивала в прихожей ресницы, а ее пацан пасся во дворе, ожидая отвода в садик, к нему подкатил «Москвич» с заляпанными номерами. Добренькие дяди с золотыми перстнями поманили мальчика шоколадкой, а он, простодушный, взял да и подошел. Через секунду только синий выхлоп остался на этом месте. Никто не заметил, как мальчишку кинули в машину.
Через пять минут в соседнем квартале Пашку с завязанными глазами перекинул в свою «Хонду» Ганс, чтобы отвезти в одному ему известное место.
Через пять минут в соседнем квартале Пашку с завязанными глазами перекинул в свою «Хонду» Ганс, чтобы отвезти в одному ему известное место.
Это было очень важно — сохранить место пребывания мальчика в тайне ото всех участников мероприятия. Если ребят захватят при переговорах или в любой другой момент, они не смогут сказать, где парень. Ни слова не скажут, сколько бы менты ни выкручивали им суставы и ни били зубами об колено. И Ганс по-прежнему останется недосягаем, по-прежнему будет ставить условия перед мамашей, а значит — перед ее хахалем докторишкой. Ну, а уж с докторишкой будет особый разговор.
Ганс знал — в первые часы после пропажи будет сплошная суета и несуразность. Будут крики, слезы, сопли, ежеминутные звонки в милицию и всякие глупые отчаянные поступки. Поэтому не стоит сразу вступать в переговоры. Пусть пройдет полдня, день, наступит вечер. Страх должен настояться, как хороший коньяк.
Светка начнет помаленьку сходить с ума, подпрыгивать от каждого шороха. И тогда она начнет хвататься за любой шанс вернуть своего паскударика, она будет остерегаться делать глупости. Вот в этот момент можно будет с ней говорить.