— Меня сейчас больше интересуешь ты.
— Вот спасибо! Если это правда…
— Это правда.
— Я переберусь пока в другое место, ты меня не ищи. Все равно не найдешь. Да и незачем. С работой ты отлично справишься, а что касается нашего саблезубого пациента… Тут надо решать. Обещай мне, Гриша, что поступишь с ним милосердно и не пожалеешь на это своего времени.
— Ты только о нем беспокоишься?
— А о ком еще? С тобой и со мной все ясно. О пациентах позаботятся заказчики. А вот наш мутант — он действительно одинок и несчастен. Так что помоги ему, Гриша.
— Каким образом?
— Разберешься сам. В жизни ведь всегда есть место милосердию. А чтобы ты не сомневался — вот тебе прощальный привет от главного.
Донской бросил на стол фотографию, где два антропоморфа сидели на фоне скалистого берега.
У Григория округлились глаза от удивления.
— Значит, все-таки нашли…
— Т-с-с,.. Иди, дорогой. Иди, оставь меня одного. Тебя принцесса ждет, а меня- трубочка в черепе. Между нами миллион световых лет.
Выходя из кабинета, Гриша обернулся.
Выходя из кабинета, Гриша обернулся. Донской неловко шарил в сейфе. На пол упал «патронташ» запакованных шприцев, покатились ампулы.
— Да уходи же, наконец! — закричал Донской.
* * *
Ганс проснулся после полудня, чувствуя себя так ужасно, будто к телу прилипли какие-то гниющие останки. Сквозь незадернутые шторы жарило солнце, нагревая черный корпус видеодвойки и пыльную груду кассет. Комната была захламлена нестираными вещами, пивными банками, какими-то коробками, до которых никак не доходили руки выкинуть.
Он лежал в слегка влажной постели, медленно, шаг за шагом вспоминая все, что случилось ночью. Чувство гадливости усилилось. Ему вдруг захотелось отпарить себя в горячей воде, чтобы все отвалилось, отстало — и чувства, а заодно и воспоминания.
Но это было невозможно. Ганс поднялся, устроил себе легкий прохладный душ, дюжину раз отжался от пола, однако бодрости это почти не прибавило.
Под окном, перегораживая тротуар, стояла его «Хонда» — точно так же, как он ее вчера бросил, А через дорогу, в соседнем квартале, в заросшем акацией дворе прятался «Понтиак» Кичи. На нем сегодня утром Ганс выбирался из леса.
Некоторое время Ганс провел на кухне, запивая печенье теплым чаем и обдумывая свои неважные дела. Он пытался вычислить, сколько времени у него осталось, чтобы спокойно походить по этому городу.
Свои, видимо, хватятся Кичи не скоро — все думают, что он еще в загранке. Как скоро кому-то попадется в лесу его труп — неизвестно. Когда в уголовный розыск попадут фотографии и пистолет со следами пальцев Ганса — тоже не угадаешь. Возможно, они уже там. От ментов новость моментально перескочит к братве. Как бы там ни было, оставшееся время нужно использовать только одним способом — убираться из города, и подальше. Пока постовым не раздали его, Ганса, портрет и не сказали «фас».
Опять нужны были деньги, но теперь Ганс догадывался, где их можно взять. Пусть и не очень много. Выходя из дома, он нервничал. Он уже был вне закона и только ждал момента, когда об этом узнают другие. Ему мерещилось, что каждый его шаг подозрителен всем — от зевающего мента на перекрестке до простого прохожего. Все его действия — как он идет к машине, как садится, закрывает дверь — были наполнены уже иным содержанием. Это были действия человека, замочившего накануне своего бригадира.
Ганс направлялся в дом, где до сегодняшней ночи жил Кича. На брелке с ключами от «Понтиака» висели и два ключа от его квартиры.
Когда он открывал дверь, на кончиках пальцев уже поселилась легкая дрожь. Он не раз бывал в этой квартире и знал каждый угол, но сегодня все выглядело иначе. Теперь казалось, что каждая вещь укоризненно глядит на него исподтишка и думает:
«Ты убил!»
Поминутно прислушиваясь и озираясь, Ганс начал рыться в вещах покойного бригадира. Он просто выворачивал ящики на пол, о порядке думать не приходилось. Он искал деньги, без которых теперь было просто не обойтись.
Квартира у Кичи была обставлена куда лучше, чем у Ганса, и здесь было много красивых и дорогих вещей, дразнивших взгляд. Но Ганс сейчас не мелочился, а просто спасал свою шкуру. Перевернув полкомнаты, он наткнулся на картонную коробочку из-под бритвы, внутри которой перекатились какие-то тяжелые металлические штучки.
Он содрал крышку — внутри нашлось с десяток золотых побрякушек: цепочки, печатки, кулоны. Все было новое, на всем еще болтались бирочки с указанием цены и пробы. Ганс одним движением сгреб золотой запас бригадира в карман и продолжил поиски.
Через некоторое время он нашел, что искал. Стоило раньше там посмотреть тугой сверток зеленых бумажек был заткнут в глиняную сахарницу, стоявшую на полке среди журналов, рамочек с фотографиями, крошечных статуэток и прочей бесполезной мишуры. Почему-то Кича разделял мещанскую привычку прятать деньги там, где их в первую очередь будет искать мало-мальски опытный квартирный вор.
Впрочем, мало какой вор решился бы к нему влезть.
У Ганса оказалась приличная сумма денег плюс золото. Он бы еще поискал, но выдержка была уже на исходе. Любой шум с улицы заставлял вздрагивать.