Вообще, было впечатление, что оно склеено из случайно подобранных булыжников.
— Здорово, брат! — громко произнес Валдаев. — Что это ты вылез с утра пораньше?
Существо медленно и неловко приблизилось и начало что-то бормотать. Гриша не понял ни слова, но его попутчик слушал очень внимательно.
— Говоришь, посторонний? Где? И чего хочет? Ничего… Ну, пригляди за ним. А лучше постарайся вывести. Что? Железо принес? Какое — топор или ружье? Ладно, ладно, иди…
Существо неуклюже, с, шумом прошло сквозь кусты и скрылось.
— Вот тоже — удивительная форма, — тихо сказал Валдаев. — Очень прочное тело. Его можно под каток положить — три дня поболеет, а потом опять восстановится.
— Значит, посторонние все-таки забредают?
— Иногда бывает, что охотники или рыбаки вдруг появятся. Редко. Знаете, что я вам скажу — мои питомцы не лезут на глаза посторонним. И никогда не вмешиваются в дела обычных людей. Это неписаный закон. На чем мы остановились?
— Я хотел бы понять вот что… — Григорий ненадолго задумался. — Если антропоморфы появляются на свет, значит, существует соответствующий генотип чертеж, по которому строится организм. Но откуда же ему взяться? Ведь вы говорите, что у эволюции не было нужды создавать этих… — теперь он поостерегся говорить «чудовищ». — Этих существ.
— А вот этого я не знаю, — развел руками Валдаев и вздохнул. — Честно признаюсь, не знаю. Тут мы можем только снова предполагать и фантазировать. Да, действительно существует особый генокод, который проявляется только в особых условиях. Можно назвать его спящим, можно — блуждающим. Нам известно, что он не передается по наследству. Он очень редкий, и потому антропоморфа почти невозможно произвести намеренно.
— Но у вас есть хотя бы версия?
— Гадать можно долго… Может, этот ген несут е собой неизвестные вирусы, которые осаждаются на землю вместе с космической пылью. Возможно, излучение светил как-то перепрограммирует ДНК, перестраивает ее по программе, рожденной в глубинах Вселенной. Не знаю, и прошу — избавьте меня от догадок. Скорее всего это знание пока не предназначено для нас.
Оба замолчали. Валдаев смотрел в пустоту, печально улыбаясь каким-то своим мыслям. Григорий же рисовал в воображении жуткие картины: развалины городов, озера из кислоты, затянутое свинцом небо… И среди этого — тысячи, миллионы сильных и быстрых хищников, в мозге которых едва тлеет искра разума.
Им можно все — убивать, обгладывать родительские кости, строить берлоги в храмах, греться у костров, сложенных из полотен великих мастеров. Что угодно, лишь бы выполнить сверхзадачу — донести искру до лучших времен, не дать ей погаснуть. Сохранить свой вид до того дня, когда небо опять станет чистым, а на обгоревших руинах пробьются первые зеленые травинки.
Тогда можно будет начинать все заново. Неважно, каков возраст цивилизации — один день или миллион лет. Важно, что в глазах сохранился свет разума, на создание которого ушло бы куда больше времени…
— Правильно ли я понял, — проговорил Григорий, — что антропоморфы не унифицированы. Получается, что таких вот резервных вариантов у человека несколько — один, например, для ядерной зимы, другой — для всемирного потопа…
— Да, — отозвался Валдаев. — Их несколько, мне известны шесть разновидностей.
— Я как-то читал, что в Африке на алмазных копях из чрева туземных женщин выходили камни. Это тоже имеет отношение?..
— Да, имеет. Это правда. Я знаю доподлинно, что несколько таких «камней» хранится в Индии. Но это не камни, а скорее, споры. Что из них может вырасти и при каких условиях, мне неизвестно. Возможно, они могут миллионы лет находиться в открытом космосе, пока не упадут, простите за вольность, на благодатную почву.
— Видимо, это для того дня, когда планете станет совсем худо?
— Наверно.
— Но, если будет настолько плохо, успеет ли человечество произвести потомство нового типа?
— Не знаю, коллега.
Я думаю, цивилизацию нельзя убить одним шлепком. Что-то все равно останется. Где-то все равно будут доживать последние люди. Они и дадут миру новый вид. А вообще, эти загадки — не нашего ума дело. Моя забота — вот эти существа, их жизнь, их хлеб и кров. Они опередили свое время, они появились в неурочный час, но разве это их вина? Я только радуюсь, что теперь их уже не сжигают на кострах, не забивают камнями, не топят в омутах. У фонда есть доверенные лица — в полициях, в социальных службах, в медицине. Есть кому предупредить нас об очередном появлении на свет антропоморфа. Есть шанс вырвать этих несчастных из рук напуганных людей и дать им прожить в безопасности. Это милосердие. Это еще и благодарность за то, что мы можем быть уверены: человек непобедимая тварь. Ничем непобедимая.
* * *
Вечером Григорий вышел один на берег озера. Позади был длинный, полный событий день. Они с Валдаевым успели не только поговорить о питомцах, но и вышли в озеро на моторке, осмотрели пещеры и недостроенный аэродром на другом берегу, зашли и в больничный комплекс.
Сейчас хотелось только отдохнуть от впечатлений дня и побыть наедине со своими мыслями. Ему пришло в голову, что медальон-страховка, висящий на шее, и блуждающий ген, порождающий антропоморфов, — разные формы одной и той же сути. И то и другое оберегает разум от преждевременной гибели. Только в одном случае речь идет об отдельном человеке, а в другом — о целой культуре. А велика ли разница?