— Я опять тебя не понимаю.
— А ты просто запоминай. И когда придет время, истина распустится перед тобой, как бутон. Ты все увидишь, все поймешь.
Он замолчал, катая по столу пустую рюмку.
— Я сегодня долго с ним разговаривал, — сказал Гриша, кивнув в сторону флигеля. — Это потрясающе, Андрей. Я даже записал на кассету. Хочу главному дать, ему интересно…
— Главному уже ничего не интересно. Главному плевать и на пациентов, и на тебя. Он весь со своей Александрой. Забудь о нем вообще, лучше мне расскажи. Я хоть посочувствую.
— Расскажу. Это существо — что-то невероятное…
— Да я уж видел, — фыркнул Донской.
— Я не о том, не о внешности. Он рассказал, как провел все это время. Как одним ударом выломал дверь в машине. Как две пули в грудь пропустил, а потом просто выковырнул. Как ловил крыс в полной темноте. Ты смог бы поймать руками крысу?
— Не было случая поупражняться.
— Он с места прыгает на несколько метров вперед и вверх. Видит в темноте, чувствует запах за сотню метров. Он может спрятаться на ровном месте так, что ты на него наступишь и не заметишь. Он может на хвосте висеть часами и спать.
— Вот-вот, я говорил, — кивнул Донской. — А ты, похоже, ему завидуешь. Тоже хочешь на хвосте покачаться?
— Я не завидую. Я удивляюсь, что его тело на порядок совершеннее нашего. Почему, как, зачем? Это необъяснимо! Знаешь, я решился у него спросить — хочет ли он вернуть прежний облик. Так вот, он не хочет.
— Тело, говоришь, совершенное? А что в голове? И, кстати, он по-прежнему считает себя посланником Сатаны?
— Вообще-то да, — с легкой досадой кивнул Гриша. — И спорить бесполезно.
— А ты не спорь. Не надо! Честно говоря, теперь я сам готов поверить в это…
Он замолчал, глядя на свою рюмку. Потом поставил ее, налил и одним махом выпил.
— Когда началась у нас эта свистопляска с антропоморфом, — вновь заговорил Донской, — я на всякий случай сгонял к знакомому в детский клинический центр. Поглядеть, поспрашивать, дескать, часто ли нынче обнаруживаются уродства у новорожденных… Бог ты мой, чего я там насмотрелся, Гриша! Меня полдня потом лихорадило. У одних животики вздуты так, что кишечные петли выпирают. У других, наоборот, атрофия — ручки-ножки как прутики. У третьих кости чуть ли не в узел завязаны. Видел девочку — у нее нет ключиц. Не выросли! Руки болтаются, как тряпочки. А знаешь, что такое гипотериоз?
— Знаю, — тихо ответил Гриша.
— Это когда пятнадцатилетний подросток размером с двухлетнего. Когда у девочки-школьницы растет мужицкая борода. Когда язык не помещается во рту и не дает ни говорить, ни есть, ни пить. А сколько уродов, Гриша! Сколько сросшихся, скрученных, горбатых, безглазых, безногих… А видел ты ребенка, у которого врожденный сифилис? Видел, как гной хлещет изо рта и кожа слезает серыми лоскутами? И лежит он — крошечный — и все-все чувствует. Я уж не говорю про всякие ДЦП — там у каждого второго…
— Ладно, хватит!
— И ведь согласись, Гриша, когда мы с тобой родились — этот детский центр на хрен был не нужен,. Ну, бывало, родится ребеночек с заячьей губой или лишними пальчиками — и все. А теперь словно эпидемия. Эпоха уродов! Век недоделанных! Кто будет жить на земле через сто лет?
Донской замолчал, сокрушенно качая головой.
-Ты кого-то в этом обвиняешь? — спросил Гриша.
— Я не обвиняю. Хотя, если честно, и родители дебилы, и детские врачи не лучше. Нет, я не об этом. Когда только появился у нас этот монстр, я вдруг подумал: вот он, венец эпохи уродов! Вот во что мы выродимся. А теперь я уже так не думаю. Он не царь уродов, нет. Он — замена им. Вот такие чудища заселят планету, когда от нас останется только больная гнойная слякоть. Он альтернатива всем этим вздутым, кривым, беспозвоночным, всем олигофренам и гидроцефалам, вместе взятым. Вот существо, которое будет жить на наших костях. Эх, прав был хирург Коровин…
— Уж больно мрачные прогнозы. Значит, ты думаешь, что он — начало новой расы. Так, может, задавить его, пока он один? Укол во сне — и человечество спасено…
— Он не один, — покачал головой Донской. — Он давно уже не один, Гриша, я знаю достоверно.
— Это факт или опять твоя живая фантазия?
— Это факт, — Донской разлил остатки по рюмкам и пинком отправил бутылку в угол. — А теперь послушай меня внимательно…
У него опять побледнело лицо, и глаза начали беспокойно бегать. Словно огонь жег его изнутри. Гриша встревожился — картина походила на острый приступ какой-то болезни.
— Андрей, что происходит?
— Все идет своим чередом, — Донской запрокинул голову и сдавил двумя пальцами виски. — Скоро мне в бошку ввинтят дренажную трубочку, из нее начнет капать в баночку. По вечерам я буду выливать эту баночку в унитаз, а утром она снова полна. Вот мне будет развлечение!
— О чем ты говоришь? — Гриша уже всерьез испугался.
— О том, мой дорогой, что скоро мы с тобой расстанемся. Не на совсем, на некоторое время. И не волнуйся так, у тебя все будет в порядке. На этом месте заработает респектабельный медицинский центр, ты окажешься в нем не последним человеком. Заведешь себе толстый блокнот и «Паркер», будешь с важным видом ощупывать ягодицы богатым дамочкам и назначать им вибромассаж от целлюлита. Работенка не пыльная, да?