Григорий остановился, когда ветер донес до него жар пылающего фургона. Осмотрелся, отмечая профессионально цепким взглядом, куда идти в первую очередь. Возле милицейской «девятки» стоял мужчина в одной рваной рубашке и что-то втолковывал инспектору. Его лицо было перечерчено струйками крови, однако он не кричал, не звал на помощь — стало быть, может подождать.
На обочине возле покореженного рекламного щита топорщилась исковерканными боками еще одна машина — судя по всему, иномарка. Возле нее толпились люди, слышался женский плач.
— В «Москвиче» зажало двоих! — кричал на ухо сержант. — Женщина стонет, а мужчина, кажется, все. Не шевелится. Сейчас подъедут пожарные с инструментами, будут вырезать. Там опасно сейчас, огонь…
— Раз опасно, значит, не пойдем, — ответил Григорий, свято блюдя требования инструкции.
— Да, не надо, — согласился сержант. — Ребята вкололи женщине какой-то заморозки, ей чуть полегче.
— Сейчас еще бригады будут, — сообщил Григорий, направляясь к иномарке.
Он увидел, что на асфальте впереди машины лежит полуголый человек, скрученный, словно шнек мясорубки. Он был неподвижен, лишь нога под разорванной брючиной судорожно вздрагивала. Судя по всему, одежду с него сорвало во время удара и последующего вылета через лобовое стекло. Перед ним стояла на коленях молоденькая девушка в короткой кожаной курточке, отделанной мехом. Она причитала, звала на помощь. Вокруг топтался какой-то народ, но никто не имел представления, как можно помочь.
Григорий тронул девушку за плечо. Та обернулась, и стало видно, что висок и щека вымазаны кровью. Похоже, осколками стекла ей рассадило лицо.
— Помогите ему! — проговорила сквозь плач девчонка. — Помогите ему! Сереженька, потерпи, врачи приехали…
— Алька, займись ею, только быстро, — кивнул Гриша, а сам склонился над лежащим. Черепно-мозговая, сразу определил он. Если вылетел через лобовое стекло, значит, наверняка и подвывих позвонков. И плюс к этому — повреждение подключичной артерии, из которой натекла уже лужа крови. Один глаз был закрыт, второй чуть блестел из-под приподнятого века. Григорий посветил фонариком зрачок дернулся.
— Ну, что там?! — продолжала всхлипывать девица, мешая Альке обрабатывать ее же ссадину. — Что, скажите. Он живой? Ну?!
— Девушка, помолчите хоть минуту, — проговорил Григорий, безуспешно пытавшийся послушать пульс. — Поймите, вы мешаете. Алина, подай зажим…
Он давно уже отвык церемониться в подобных случаях.
Частенько самым трудным была не работа с пациентом, а борьба с его родными и близкими. Они думают, что врач — волшебник, а в его чемоданчике бутылочки с живой водой. Хотя на самом деле ни черта у него нет, и зачастую ничего он не может, кроме как побыстрее доставить человека в стационар…
— Я закончила, — отрапортовала Алька, закрепив повязку и тампон на лице девушки. — Куда ее?
— Она пусть ждет, а ты — бегом за каталкой, — проговорил Григорий, пытаясь остановить кровь зажимом. — Потом сделаешь девчонке инъекцию. Нет, постой! Помоги мне, приготовь обезболивание.
— Что — морфий, промедол?
— Ни в коем случае! Ищи новокаиновую глюкозу.
Гриша сделал укол, еще один.
— Что еще?
— Приготовь мне дексаметазон и лазикс. И беги за каталкой. Только возьми кусок фанеры — будем укладывать на твердое.
— Может, помочь? — предложил кто-то из публики. Алька так быстро унеслась, что не удостоила добровольца ответом.
Гриша осторожно снимал с тела мокрые клоки одежды, глядя, нет ли серьезных повреждений. Разобрать было трудно — все залила кровь. Однако он смог определить, что ребра практически целы, — на иномарке оказался упругий руль. Значит, можно работать с грудной клеткой, не опасаясь порвать легкие осколками костей.
— Почему вы ничего не делаете?! Помогите ему, скорее же! — не успокаивалась подруга пострадавшего.
— Милая, твой звонкий голос ему уж точно не поможет! — разозлился Григорий. И тут он услышал за спиной крики.
К ним со всех ног бежали двое дорожных инспекторов.
— Всем отойти назад! Не задерживайтесь, быстро, быстро!
Григорий привстал, встревоженно огляделся. Оранжевая машина-техничка оттаскивала покореженный «Москвич» от опоры моста. Какие-то люди метались рядом, орали, размахивали руками. Некоторые подбегали к лежащему тягачу и тут же отскакивали.
— Водитель вспомнил — у него газовый баллон в кабине, — проговорил запыхавшийся милицейский прапорщик. — Огонь уже там, сейчас как бабахнет…
— Главное, вовремя вспомнил, — заметил Гриша, покосившись на тягач.
— Память девичья, мать его… — процедил прапорщик, оттирая пот рукавом. Он был толстым, полнокровным, его лицо светилось красным — то ли от отблесков огня, то ли от здоровья. — Отойдите подальше и человека уберите, если еще живой.
— Живой, живой, — сказал Григорий — больше для плачущей девчонки, чем для инспектора.
Появилась Алька, за ней поспешал водитель, отягощенный носилками.
— Что, Семеныч, решил размяться? — удивился Григорий.
Семеныч, как и большинство шоферов станции «Скорой помощи», был пенсионером и непременно напоминал об этом, если требовалось кого-то тащить.
— Да подсоблю, чего там… — смущенно проговорил он. На него, старого водилу, эта авария произвела тяжкое впечатление. Видимо, из чувства шоферской солидарности он не усидел на месте.