Пашка громко засмеялся.
— Валер, перестань, он же маленький! — возмутилась Света.
— Да ладно, шучу. Чему вас воспитатели учат, рассказывай. Матом ругаться уже научили?
— Ага! — радостно воскликнул мальчик. — На меня сегодня Андрюшка ругался. Он говорил — Пашка-какашка.
— Ничего. Я тебя так ругаться научу, что у твоего Андрюшки уши мхом покроются. Андрюшка — в жопе клюшка…
Пашка снова засмеялся, довольный, что у него теперь есть такой умный, смелый и большой товарищ.
Ганс прошелся по комнате, оглядел цветные фотопортреты, развешанные на стенах. На каждом была женщина с необычной эффектной прической.
— Свет! Это артистки какие-нибудь тут у тебя висят, а?
— Это модели мои висят. Я же мастер-парикмахер. Вот и повесила на память. Маленький, сходи в туалет и ложись в кроватку, — добавила она.
— Да я это… Вроде не хочу пока, — озадаченно ответил Ганс. Больше всего он удивился, что его так быстро и так ласково пригласили в кроватку. Он был здесь всего второй раз и до сих пор даже не прикоснулся к Светлане.
— Я не тебе, а ребенку, — рассмеялась Света. Ганс смущенно кашлянул и уселся в кресло, чтобы продолжить беседу с пацаном.
— Чего у тебя коленки-то побитые?
— Да падал я… — вздохнул Пашка.
— Чего это ты падал? Пьяный был?
— Валера, ну я же просила, — рассердилась Света.
— Да шучу… Пьешь водку-то, Пашка? Утречком с ребятами деньги по кругу и дворника гонцом до магазина…
— Нет, не люблю водку, — сказал мальчик, самозабвенно отдирая от вертолета какую-то блестящую штучку.
— А что любишь?
— Мультики люблю.
— О, я тоже «мультики» люблю. Особенно циклодол или паркопан…
— Таких мультиков не бывает.
— Я тоже думал, не бывает… А они есть. Закатишь колесо в жевалку — и на горшке сидеть веселее. Или глюкозавров ловить.
— А кто это — люкозавры?
— Звери такие — зубастые, мордастые, и все лезут, лезут из всех дырок. Ты мне вот что скажи, Пашка, — невесту себе нашел уже.
— Да, — вздохнул мальчик, — но она еще маленькая.
— Маленькую нельзя. За маленькую посадят. Ты лучше пока с воспиталкой покадрись…
— Валера!
Ганс поднял взгляд. Светлана стояла в дверях, и глаза ее чуть ли не искрились от злости.
— Все, все, молчу…
— Во-первых, молчишь, а во-вторых, уходишь отсюда, и побыстрее.
— Не понял, — оторопел Ганс.
— Выметайся! — крикнула Светлана и запустила в гостя пакет с деликатесами. — И это забирай!
— Да я шутил…
— А я не шучу. Вон! — девушка открыла дверь и отошла в сторону, освобождая гостю дорогу.
— Ладно, — Ганс встал, сжимая в руках пакет. Он подчеркнуто медленно пошел к выходу, надеясь, что хозяйка в последний момент простит его и скажет — ладно уж, оставайся… Но глаза Светланы продолжали метать молнии.
— Дядя Валера, — Пашка с тревогой посмотрел на уходящего, — а ты вертолет тоже заберешь?
Ганс задержался на пороге, не зная, как ответить. Потом усмехнулся и сказал:
— Ладно, играй…
— Мама, а кто такой люкозавр? — спросил мальчик, когда за Гансом закрылась дверь.
— Никто! — сердито ответила Света. — Наслушался всякой ерунды…
Вернувшись в машину, Ганс успокоился. «Ничего, — думал он, — перебесится девка, никуда не денется. Орать все могут, но и вкусно кушать тоже хотят. Интересно, на какие шиши она своего паскударика на юг повезет, если так орать будет. Вернется как миленькая, еще и позвонит первая…»
И все-таки Ганс был расстроен. У него сложно складывались отношения с женщинами. В школе девчонки не любили его за грубость, неумение поддержать .ни один разговор, а еще — за патологическую жестокость к товарищам и животным.
Потом, когда он вырос и раздался в плечах, девушки на улице стали поглядывать на него с интересом.
Но, познакомившись, очень быстро этот интерес теряли.
Конечно, дефицита в женском обществе он не испытывал — в городе полно было желающих бесплатно поесть, попить, потанцевать в клубе, а затем проснуться в чужой кровати. В обществе давно созрела порода женщин специально для таких, как Ганс, и это сословие отрабатывало свое пойло, кормежку и развлечения очень пунктуально.
Но это доставляло Гансу мало радости. Таких женщин он воспринимал как естественное приложение к своей повседневной жизни, они воплощали будни. Все они курили, убого размалевывали лицо, виртуозно матерились, от них несло водкой и дрянной турецкой парфюмерией. Не женщины, не дамы сердца — боевые подруги, по-своему преданные и очень понятные.
Все это Ганс с легкостью мог терпеть, но ему, как и всякому человеку, хотелось чувства радости, волнения от общения с женщиной. Он должен был покорить, очаровать, осчастливить женщину, чтобы утвердиться в собственных глазах. Да и не только собственных…
Стройных ясноглазых красавиц, хорошо пахнущих и культурно говорящих, мог позволить себе Кича, умевший мастерски болтать языком и изображать загадочную личность. Или Мустафа, перед авторитетом которого все дрожали.
С Гансом же все становилось понятно с самого начала, с первой минуты знакомства. Его ступенька на лестнице жизни была ясна, как дважды два. И жизнь не позволяла подняться выше его планки — ни в деньгах, ни в друзьях, ни в женщинах. Но если другие пацаны легко с этим мирились, то Гансу мучительно было чувствовать свою неполноценность.