Возвращаться в город Ганс уже не мог. Ничего хорошего его там не ждало. Зато в другую сторону — туда, где несколько часов назад визжали тормоза и хлопали выстрелы — его тянуло просто неудержимо. У Ганса была нестерпимая потребность увидеть — что там сейчас, остались ли люди, есть ли какие-то следы. И даже элементарная осторожность не могла его сдержать.
Он поехал. Несколько раз приходила мысль свернуть на объездную дорогу и миновать то место, но всякий раз он не выдерживал и продолжал гнать по прямой. Странное болезненное любопытство влекло его.
Там, конечно, никого уже не было. Ни машин, ни людей. И следов крови на асфальте заметить не удалось — по ним проехали уже сотни машин.
Но что-то необычное все же привлекло внимание Ганса. Что-то шевелилось у обочины под ударами ветра. Ганс притормозил.
Это была карта. Обычная дорожная карта, прибитая ветром к чахлым кустикам. А на ней жирным фломастером был прорисован маршрут.
* * *
Сон был прерван громким тяжелым ревом. Григорий открыл глаза и увидел, что через стекло машины на него задумчиво и грустно смотрит корова. Ее круп почти тонул в тумане.
По дороге шло стадо. Павлов то и дело притормаживал, осторожно лавируя между коровами, которые все выходили и выходили из тумана, останавливались и смотрели на машину.
— Уже приехали, — сообщил он. — Нужно теперь найти, где в этой дыре гостиница.
Павлов выглядел измученным. Ему стоило усилий держать глаза открытыми и шевелить руками.
Павлов выглядел измученным. Ему стоило усилий держать глаза открытыми и шевелить руками.
— Чего не разбудил? — спросил Григорий, растирая лицо. — Я бы сменил.
— Жалко было будить. Спал очень сладко.
— Я бы так не сказал. Все время снилось, как кто-то стреляет из-за кустов.
— Нервишки, — усмехнулся Павлов. — А ты еще сомневался, зачем нам боевое охранение.
Туман редел. Вдоль дороги уже можно было разглядеть одноэтажные домишки из темного теса. На крышах сараев отдыхали килем вверх небольшие лодочки. Григорий взглянул на часы — половина пятого. Он достал из-за сиденья пакет и начал выкладывать термос, печенье, бутерброды, завернутые в тонкий полиэтилен.
— Поскорей бы сходить в душ — и в койку, — мечтательно вздохнул Павлов.
— Иван Сергеевич! — позвал Григорий и протянул за брезентовый полог стопку бутербродов с ветчиной. И снова у него по спине побежали мурашки, когда сухая когтистая лапа взяла пищу из его ладони.
В тумане проступила скорченная от утренней свежести фигура пастуха.
— Эй, ваше благородие! — крикнул в окно Павлов. — Нам бы до постоялого двора…
Пастух остановился, заторможенно повернув голову. Глаза его так и не показались из-под козырька кепки, но было ясно, что он пристально разглядывает незнакомцев.
— А? — произнес он наконец, приложив ладонь к уху.
— Где у вас гостиница?
— Там, — крикнул пастух, плеснув куда-то рукой. — Там все. И вокзал, и магазин.
Городок начал как бы подрастать — появились двухэтажные дома с ветхой штукатуркой, истерзанной северным климатом. Вскоре обозначилась пустая площадь с обезглавленным бетонным постаментом в центре.
Павлов нашел здание гостиницы с растущими на крыше березками и остановил машину, с облегченным выдохом бросив руль. Некоторое время он сидел, закрыв глаза и наслаждаясь отдыхом. Через минуту сзади притормозил и грузовик с охраной.
В холле на Григория и Павлова подняла усталые глаза женщина-администратор.
— Нас должны тут встречать, — сказал Гриша и, заглянув в бумажку, прочитал: — Венедикт Короленко.
Из дальнего угла поднялся не замеченный ранее молодой человек с черными усиками.
— Это я, — он помахал рукой, после чего скомкал и сунул в карман газету. Как добрались?
Он был одет в серый костюм — новый, но плохо поглаженный. Воротник голубой рубашки обвивал вместо галстука шнурок с запонкой.
— Добрались — не соскучились, — усмехнулся Павлов. — Отдаемся теперь в ваши руки.
— А где сопровождение? Нужно кое-что уладить. Павлов кивнул в сторону выхода, а сам свалился в продавленное кресло и принялся зевать.
Молодой человек вышел, с любопытством покосившись на джип, где дремал необычный пассажир. Он нашел офицера, обменялся с ним какими-то бумагами, что-то подписал и лишь затем вернулся в холл.
— Я их отпустил. Теперь за вас отвечаем мы.
Павлов, оказалось, успел заснуть в своем кресле, и Григорий похлопал его по плечу, возвращая в реальность.
— В машине поспишь. Теперь я веду. На улице ему в глаза бросилось, что неподалеку от их машины замерли несколько бродячих собак. Они настороженно глядели в сторону занавешенных окон и тихо, с угрозой урчали.
Молодой человек оседлал видавший виды мотороллер, который выкатил из дворика гостиницы.
— Теперь — прямо за мной. Тут уже недалеко. Минут сорок будем ехать.
И он снова покосился на джип, словно желал насквозь проглядеть его бока и занавески.
Павлов отключился сразу, как только попал в кресло машины. Григорием же, наоборот, владело какое-то возбуждение, подъем и нетерпение. Он хотел ехать быстрей, но путеводный мотороллер шел неторопливо, словно был под чарами этого сонного туманного утра.
Луков, как всегда, молчал. За все время пути он заговорил всего раза три, да и то по необходимости, Видимо, вместе с человеческим обликом он утратил и человеческую потребность разговаривать просто так, без конкретной нужды.