ЧАСТЬ 2
ОБОЖЖЕННЫЙ АДОМ
— Здравствуйте!
Григорий даже не остановился, не сразу поняв, что обращаются к нему. Но потом, замедлив шаг, обернулся.
— Здравствуйте, — на него смотрела маленькая сгорбленная старушка в черном платке. Взгляд у нее был одновременно и приветливый, и настороженный — узнает или мимо пройдет?
— Не помните нас? — торопливо заговорила она. — Мы Ковалевы. Лисоньку Ковалеву помните?
— Алиса Ковалева? — переспросил Гриша. — Со Смоленской?
Он помнил ее. Ему не один раз приходилось приезжать к этой девушке, когда с приступами стенокардии не справлялись двойные и тройные дозы нитроглицерина. И в диспетчерской уже привыкли, что к Алисе выпадает выезжать Григорию. Так и говорили по радио: выдвигайся на Смоленскую, твоей опять плохо. И он ехал, по пути готовя промедол и фентанин, заранее зная, что и как ему придется там делать.
Гриша помнил ее потому, что жалел, возможно, больше, чем других своих пациентов. Алиса в свои двадцать два года выглядела на сорок. Она весила сто десять килограммов, и даже прогулка из комнаты в кухню заставляла ее тяжело дышать. Она не могла учиться, работать, ей трудно было просто выйти на улицу, немного прогуляться. Вся ее жизнь — квартира, балкон, книги и телевизор. Когда-то здорово играла на пианино, но потом пришлось бросить и это.
— Как она? — спросил Гриша.
— А умерла моя деточка, — сказала старушка. — Маялась, маялась, да потом бог прибрал.
— Умерла? — У Григория вдруг екнуло сердце. И, наверно, что-то отразилось в глазах — старушка даже заметно испугалась, что принял смерть девчонки на свой счет. Мол, перестал приезжать, бросил…
— Она вспоминала вас, — быстро заговорила старушка. — Потом, после вас другой доктор ездить стал. Он — ничего, хороший, только сердитый очень. Все говорил, запустили девочку…
Ее действительно запустили, Гриша с самого начала знал об этом. Если бы раньше кто-то в доме или в школе обратил внимание, что еще в тринадцатилетнем возрасте она вдруг замирала, прикладывала руки к груди, начинала тревожно водить глазами по сторонам и прислушиваться к себе — все могло бы быть иначе.
Но никто не заметил этого, никто не побеспокоился. Бабка — по малограмотности, а родители… Родители — это вообще отдельный разговор.
— Мучилась, бедненькая, — вздыхала старушка. — Плакала. Тихо-тихо, ночью. Слезки катятся, а сама не пикнет. Так и умерла ночью, никто не слыхал. Жалко Лисоньку, хоть сама помирай. Иной раз проснешься, завтрак сделаешь и чуть было не крикнешь — Лисонька, кушать! А потом думаешь: чего кричать-то, нету ж никого. Сейчас думаешь, хоть минуточку бы на ее поглядеть, обнять милую, пожалеть, поплакать с ней…
— Извините, — Гриша повернулся и быстро зашагал прочь, опустив голову. У него в горле стоял ком, он не мог больше слышать эти слова и видеть эти глаза. Врач не должен убиваться по каждому своему пациенту, иначе недолго и с катушек слететь, но сегодня все выглядело по-другому.
Гриша слушал почерневшую от горя старушку, а в голове вертелась лишь одна мысль: девочку можно было вытащить! Даже в ее последние часы, даже после остановки сердца она имела шанс, о котором не знали ни врачи, ни родственники.
Только избранные знали эту тайну, и отныне Григорий входил в их число. Тысячи людей воют над могилами, не зная, как им жить дальше. Если бы и им открылась тайна — с какой силой они вцепились бы в этот шанс, какие огни и воды готовы были бы пройти, чтоб воспользоваться им!
Все в жизни имеет оборотную сторону. Врачебная технология, которую Григорий в первые минуты принял как величайшее открытие человечества, вдруг показалась в ином свете. Ее не хватало на всех. Жизнь, которой не хватает на всех, — что может быть тягостнее и противоестественней?
Что же теперь — жить во лжи? Грише предстояло существовать среди обычных людей, грустить и радоваться с ними, и в то же время быть на каком-то ином полюсе. Ему нужно было скрывать от людей знание, которое более всего должно быть открыто.
А если придется хоронить друга? А если нужно будет смотреть в глаза его матери, жене? Как вести себя, куда деваться от простой и безжалостной мысли: у вас просто не хватило денег для того, чтобы он жил. Вы просто не сумели достаточно заработать, чтоб ваш любимый наслаждался солнечным светом, а не лежал в тесном ящике под двухметровым слоем земли…
В таком настроении Григорий шел на работу. И увидев издалека здание клиники, он даже сбавил шаг. Открылось какое-то новое зрение: «Золотой родник» представился как мрачная секта, отделенная от монотонной людской массы. Словно бы темные силы раздували там очаг, а Гриша и другие служили этим силам.
«Ничего, — подумал он. — Моя работа — лечить людей. Меня ждут будни без всякой роковой мистики. А совесть пусть мучает того, кто это придумал…»
Как всегда, уход в позицию маленького человека подействовал успокаивающе. Гриша вошел в проходную с вполне беззаботным выражением лица. День обещал быть самым обыкновенным, похожим на многие другие. Но все оказалось иначе.
Не успел Гриша переодеться, как пришла Татьяна из секретариата и привела троих гостей. Один был огромного роста в крошечных очках, пиджак висел на нем, как кусок мешковины, обернутый вокруг тела. У второго пиджак был нормальный, зато волосы так всклокочены, что, казалось, там могла спрятаться пара воробьев.