Кичу тоже подняли, но он не мог стоять, и его держали за шиворот, как котенка. На поляне происходило некое загадочное действие — чужаки ходили Взад-вперед, заглядывали в машины, что-то доставали, что-то говорили. Словно бы готовились к непонятному и жуткому обряду. Ганс вдруг заметил, что здесь же стоит и «Понтиак» Кичи.
Ганса вдруг встряхнули и развернули к только что подъехавшей машине длинной, черной, с зеркальными стеклами. Разговоры затихли, ходьба прекратилась.
Из предупредительно открытой двери с трудом начал выбираться какой-то человек, высунув впереди себя блестящий костыль. Один из здоровяков бросился ему помогать.
Ганс узнал его. Одного взгляда на иссохшуюся фигуру, впалые щеки и редкий пух на голове хватило, чтобы узнать инвалида, случайно попавшего на фотографию дворика больницы.
Кича порывисто задышал. Он тоже узнал Дубровина.
— Ну, что, братва… — Человек приблизился и довольно сильно ткнул Кичу костылем в грудь. — Соскучился, поди… Молчи, вижу, что рад.
Кича повис на руках амбала, словно пустой мешок.
— Расстались мы с тобой в тот раз не очень хорошо, — вздохнул Дубровин. Что ж ты, даже «пока» не сказал. Я в сортире остался с пробитой башкой, а ты… Ты, наверно, в кабак поехал, коньяк пил, девочек щупал. Разве справедливо?
Кича молчал, тараща глаза на ожившего покойника.
Разве справедливо?
Кича молчал, тараща глаза на ожившего покойника. Нижняя челюсть бригадира тряслась, по подбородку стекала слюна.
— А это — телохранитель, что ли? — Дубровин с усмешкой взглянул на Ганса. — Что ж ты хозяина плохо бережешь? Платит мало?
Он снова повернулся к Киче.
— Так скажи, все-таки должна быть в мире справедливость? Ну, отвечай!
Кича суетливо закивал, будто при слове «справедливость» в его сердце затлела какая-то надежда.
— Верно, должна. Вот я и хочу с тобой по справедливости обойтись. Ты не в обиде?
— Я… Я не виноват! — закричал наконец Кича. — Я не хотел!
— Знаю, знаю, знаю… — устало вздохнул Дубровин. — Не хотел, не желал, все само собой вышло. Просто чинил толчок и случайно по мне попал, да?
Ганс украдкой посматривал по сторонам. Амбалы в костюмах стояли со всех сторон, почти не шевелясь. Словно сторожевые псы, ждущие команды.
— Ну, все, достаточно, — неожиданно жестко проговорил человек. Наговорились уже. Парень раскаялся и готов встать в угол. Вернее, к стенке… Он поманил пальцем одного из своих и что-то взял у него из огромной ладони.
— Вот это — пистолет, — буднично произнес Дубровин, после чего передернул затвор, а обойму отбросил в сторону. — И в нем один патрон. На, держи!
Ганс с изумлением понял, что пистолет протягивают ему. Он машинально взял потертый «ПМ» с отколотым эбонитом на рукоятке, затем быстро посмотрел по сторонам. И тут же убедился, что отовсюду на него глядят черные зрачки ружейных стволов. От каждой машины в него целились — когда сквозь очки, а когда и просто от бедра. Дернись — и разнесут в клочья из своих «ремингтонов» и «браунингов».
— Тебя, телохранитель, конечно, положено вместе с хозяином закапывать, сказал Дубровин. — Это по египетскому преданию, чтоб ты на том свете хозяина тоже охранял. Но мы цивилизованные люди, мы не верим в загробный мир, да? Да? настойчиво повторил он, и Ганс механически кивнул.
— В самом деле, зачем тебе умирать? Молодой, сильный, куча планов на жизнь. В общем так: прострели репу этому персонажу — и иди куда хочешь. Годится?
Очкастый здоровяк при этих словах отпустил Кичу, и тот свалился на траву, с шумом хватая воздух.
-Ну, давай, — Дубровин хлопнул Ганса по плечу, повернулся и спокойно пошел к машине, легко опираясь на тросточку. — Стреляешь — и свободен, — напомнил он, забираясь на заднее сиденье.
Заработал двигатель, машина развернулась и уехала. Командовать остались эти немногословные слоны в очках.
— Ствол в затылок! — приказал ближайший и слегка дал Гансу по шее жесткой, как деревяшка, ладонью. — Ну, быстро, быстро!
Ганс, затравленно озираясь, навел пистолет на голову Кичи, который колотился о траву у его ног. Что-то полыхнуло рядом, Ганс дернулся, думая, что по нему уже стреляют. Или показалось?
— Мочи! — прозвучал грубый, раздраженный голос. Здоровяк медленно отошел к своим.
Ганс вдруг увидел себя словно со стороны. Вот он стоит один, не считая полуобморочного Кичи, посреди освещенной поляны. Со всех сторон на него глядят стволы помповиков. Люди Дубровина работали грамотно — знали, что свинцовые пули и картечины экспертизе не подлежат.
— Вы все равно меня завалите! — закричал Ганс. — Вы не оставите свидетеля!
— Какой ты, на хрен, свидетель… — негромко усмехнулся кто-то. — Ты здесь центральный нападающий. И только попробуй завтра что-то вякнуть — и дня в тюрьме не проживешь!
И снова что-то полыхнуло, словно быстрая молния ударила неподалеку. Ганс вдруг понял — это фотоаппарат. Они снимали на «Полароид», как он стоит с пистолетом над лежащим Кичей.
— Стреляй! — прогремел злой окрик.
— Ганс… н-не н-надо… не н-надо, — лепетал Кича, не справляясь со своей дрожащей челюстью.
— Все, на исполнение — десять секунд! Или он падает, или вы оба падаете, стволы ружей заинтересованно шевельнулись.