Кроме того, до сих пор было не разгадано, за какие грехи поплатился Мустафа и кто исполнил приговор. Из-за полной неясности подумать можно было на кого угодно, в том числе и на любого из соседей по столу. Самое странное, что, по всем прикидкам, никакой быстрой выгоды от смерти авторитета никто получить не мог. Все давно устоялось, уход Мустафы мог означать только беспорядок и неприятности. И теперь все их ждали.
Одна лишь полуслепая старушка-мать Мустафы сидела скрючившись во главе стола и едва заметно покачивалась в такт своим горестным мыслям. Она вяло принимала знаки внимания и соболезнования, благодарила, всех называла «мальчиками» и не догадывалась, что ее сейчас окружают самые отъявленные мерзавцы.
Она вяло принимала знаки внимания и соболезнования, благодарила, всех называла «мальчиками» и не догадывалась, что ее сейчас окружают самые отъявленные мерзавцы.
Ганс занял пост у служебного входа в «Колизей», где дожидались своих шефов водители. Он прохаживался вдоль шеренги автомобилей, прислушиваясь, что творится внутри фургончика, который он одолжил в магазине у знакомых. Со стороны казалось, что Ганс привлечен для транспортного обеспечения похорон и ждет распоряжений. Фургончик в эту версию вписывался хорошо.
Наверху уже прозвучали все положенные печальные и торжественные слова, троекратно наполнились и опустели стопки. Люди, которых собрало в одном месте неожиданное событие, разделились на кучки и воспользовались возможностью поговорить о делах.
Сударь вышел на балкон с Гошей Тритоном — разухабистым парнем, который только два года назад освободился из ИТК и за это время успел отбить себе большой участок федеральной дороги вместе со всеми ее автозаправками, закусочными, дорожными постами и мотелями.
Ганс сразу увидел обоих и понял, что лучшего момента не будет. Он, дружески кивнув охраннику на входе, прошел в здание и поднялся в зал. У дверей балкона его, естественно, тормознули. Вежливый, но решительный человек с военной выправкой молча заступил дорогу.
— Мне нужно передать кое-что на словах, — нахально сказал Ганс, кивая в сторону Сударя. — Срочное дело.
— Все передачи — на телефон, — равнодушно ответил телохранитель, даже не глядя на Ганса.
— Ну что, я сейчас телефон искать побегу? — пожал плечами Ганс. — Срочное же дело.
— Тогда говори мне, я передам.
— Что там такое? — раздался рокочущий бас Сударева, который услышал препирательства. — В чем дело?
— Мне надо вам кое-что показать! — не растерялся Ганс. — Всего на минутку. Дело важное.
На лице Сударева мелькнуло удивление, он переглянулся с Тритоном.
— Ну, показывай.
— Это не здесь, — Ганс уже сам испугался собственного нахальства. — Это у меня в машине. Вон тот фургон, видите?
— Вижу. И что там?
— Нужно спуститься. На словах не расскажешь. У Сударева окаменело лицо. Он обратил на Ганса сузившиеся, полные злого недоумения глаза.
— Ты хочешь, чтоб я пошел туда? — раздельно проговорил он. — Чтоб я лазил с тобой по твоему вонючему фургону?
— Дело важное, — пробормотал Ганс, которому уже поздно было отступать.
— Избавься от него, — сказал Сударев телохранителю и отвернулся.
— Вы такого еще не видели! — в отчаянии воскликнул Ганс, отступая под железным натиском. — Это бешеные деньги!
— Да? — Сударев вдруг усмехнулся. Этот настойчивый парень в какой-то момент заинтересовал его. — Ладно, сходи взгляни, что у него там, — велел он охраннику.
— Нет, вы сами должны увидеть, — Ганс уже почти умолял. На него начали обращать внимание люди из-за столов.
— Да пойдем поглядим, — с усмешкой сказал вдруг Тритон, которому стало интересно, что там такое в машине. — Все равно уже ехать пора.
— Ну, ладно уж… — неохотно ответил Сударь. — Идем прогуляемся…
Ганс ликовал. Еще минуту назад он почти не верил, что у него это получится, но упорство взяло свое.
Вместе с Сударем и Тритоном к машине спустились целых четыре телохранителя, которые поглядывали на Ганса с ясно различимой неприязнью и подозрением. Ему же было на них наплевать.
Он подошел к машине и распахнул заднюю дверь. Зрители вгляделись в полумрак фургона, затем дружно отпрянули.
— Он на цепи, — сквозь усмешку сказал Ганс. — Не выскочит,
— И что это? — выдавил ошарашенный Сударев, глядя из-за спин таких же ошарашенных охранников. Жуткое колючее существо, затаившееся в полумраке, неподвижными желтыми глазами глядело на зрителей. Иногда оно вздрагивало, и тогда костяные иглы бились друг о друга, производя какой-то зловещий звук.
Ганс заметил, что двое охранников сунули руки под пиджаки, держась за пистолеты.
— А вы стрельните по нему разок, — предложил он. — Он пулю держит.
Существо вдруг задвигалось, вжалось в угол и часто-часто заморгало. А затем произошло вовсе невероятное. Из горла его донесся хрип, в котором можно было различить слова:
— Не надо стрелять… Пожалуйста, не надо…
Даже железобетонные охранники побледнели. Они затихли, судорожно сведя пальцы на пистолетах, готовые всадить сотню грамм свинца в говорящее чудище, если только оно посмеет слишком резко шевельнуться. Тритон стоял с открытым ртом, не издавая ни звука. Недоеденный шашлык вывалился из его руки.