Если на коже попадали гнойнички или опрелости, Грише приходилось обрабатывать их детскими присыпками или составами на основе экзотических растительных масел. Он безропотно выполнял эту обязанность, но одного не мог взять в толк — что нужно сделать с человеком, как нужно его лечить, чтобы довести до такого состояния?
— Говорят, скоро будут готовы ваши лазеры, — проворчал профессор, когда они шли по коридору.
— Да, жду с нетерпением.
— Ну и что? Когда будут результаты?
— Не сразу, конечно.
— Вообще-то, у нас тут принято все получать сразу. Я почему беспокоюсь… Их ведь собираются использовать на моих ребятишках, — он кивнул на дверь ближайшей палаты. — На самых слабеньких.
— Я знаю. Разработка и предназначена для самых слабых. Для тех, у кого нет своего иммунитета.
— И вы думаете, он появится?
— Не сразу, но появится.
— Посмотрим, посмотрим…
Профессор открыл собственным ключом тяжелую дверь палаты, и в ту же секунду оба услышали истошный крик. Гриша в замешательстве взглянул на коллегу, но тот лишь нахмурился, сделав успокаивающий жест.
Они вошли. На широкой кровати извивался совершенно голый худой человек с провалившимися глазами и рыжими волосами, похожими на паутину. Белоснежное одеяло валялось на полу.
— Реланиум, шесть кубиков, быстро! — скомандовал профессор, осторожно прижимая пациента к кровати.
Григорий поспешно, но без суеты, открыл переносной комплект, отломил головку ампулы, разорвал упаковку шприца.
— Дайте шприц, я сам.
Гриша поднял с пола одеяло — нежное и невесомое, словно сотканное из тополиного пуха.
— Тихо, тихо… — бормотал профессор, вводя препарат. — Мы рядом, мы поможем. И совсем не надо кричать, вырываться, нет ничего страшного…
Пациент стонал все тише и тише и вскоре умолк.
— Сам слабенький, а глотка вон какая! — добродушно усмехнулся Соломонов.
— Он и ночью кричал, — сказал Григорий, взглянув на записи дежурного. — И кстати, в соседней палате тоже вторую ночь неспокойно.
— Плохо им, вот они и кричат. Разве больница — не место страданий? Днем еще ничего, а вот останешься на ночное дежурство — тогда наслушаешься.
— Поэтому и стены обиты звукоизоляцией?
— И поэтому тоже.
Григорий не стал спрашивать, зачем здесь такие тяжелые двери с мощными замками, зачем прочные металлические жалюзи на окнах.
Григорий не стал спрашивать, зачем здесь такие тяжелые двери с мощными замками, зачем прочные металлические жалюзи на окнах. «Золотой родник» был самой неприступной больницей из всех, что ему приходилось видеть.
Помимо замков, жалюзи и телекамер, покой пациентов ежедневно и еженощно охраняли с десяток бойцов службы безопасности, которые проводили время у себя в караулке. Там они играли в карты, смотрели телевизор, чистили оружие или таскали гири. В любой момент клинику можно было превратить в защищенную крепость с собственным гарнизоном. Для какого врага это готовилось, можно было только гадать.
— Ну, приступим, — проговорил Соломонов, надевая перчатки. — Напомните, что у нас там…
— Тут заключение из лаборатории, — ответил Григорий, открывая документы. Сегодняшний приступ утром — это, видимо, замедленная анафилактическая реакция на белковые сыворотки, которые ему кололи последние три дня. Поскольку упало давление, дежурный сразу поставил капельницу — ноль-один-процентный адреналин в хлористом натрии. Больше ничего не делали. Похоже, он получил легкую форму шока только из-за слабых гамма-глобулинов.
— Что сказано по состоянию?
— Судороги, учащенное мочеиспускание, уртикарные высыпания на коже, затрудненное дыхание… Стероидные гормоны рекомендуют не использовать.
— Ну, это мы сами решим, что нам использовать. Пишите: дексаметазон внутривенно, пять миллиграмм, двухпроцентный супрастин — внутримышечно, два кубика…
Началась обычная ежедневная работа: негромкий голос профессора, шелест бумаг, звон инструментов. Задача у Григория была вроде и не сложная, но выматывался он здорово. Работая с Соломоновым, приходилось всегда быть в напряжении, он требовал предельной быстроты, аккуратности и точности.
В коридоре, при переходе в следующий кабинет, их перехватила Татьяна кассир, выполнявшая еще и функции секретаря канцелярии.
— Игорь Эдуардович, позвольте забрать у вас Григория. Шамановский просил его зайти во флигель.
— Шамановский? — удивленно переспросил профессор. — Что-то случилось?
— Нет, ничего не случилось. Просто нужна какая-то помощь.
— Ну, раз так… Идите, Гриша, я справлюсь сам.
Григорий уже знал, что из главного корпуса во флигель можно пройти не только через дворик, но и через подземный коридор. Видимо, это было задумано как часть режима стерильности, хотя далеко не всегда правило соблюдалось.
Переход заканчивался дверью, которую сторожили магнитный замок и переговорное устройство. Еще ни разу Григорию не доводилось попадать за эту дверь.
На этот раз главный лично открыл ее перед Гришей. В подвальном коридоре было тепло и сухо. Гриша мимоходом заглянул через незакрытую дверь в одно из помещений и увидел просторный зал, освещенный только бледными кварцевыми лампами и глазками аппаратуры. Он не успел разглядеть ничего, кроме десятка высоких прямоугольных ящиков или, скорее, ванн. Здесь стоял странный кисловатый запах, словно в этих ваннах что-то мариновалось.