Светлана молчала, оценивая парней женским чутьем. Тот, что в фуражке, действительно похож на веселого и говорливого шофера. Второй, хмурый и серьезный, вроде бы должен быть начальником, раз его шофер возит. Но для начальника он молод, да и просто не похож. И не стал бы шофер с начальником подвозить всех встречных, да еще так болтать…
— А вы, девушка, значит, в химчистке работаете? — продолжал беседу Донской.
— В парикмахерской.
— Честно сказать, не люблю ходить в парикмахерские. Там всегда морочат голову глупыми вопросами.
Там всегда морочат голову глупыми вопросами. «Тут снимать или не снимать? Пробор здесь или здесь?» Откуда я знаю, где должен быть пробор — ты ж мастер, ты со стороны все видишь…
— Честно сказать, — не осталась в долгу Светлана, — я тоже не люблю клиентов, которые даже не знают, где у них должен быть пробор.
— Сдаюсь. Давайте, что ли, знакомиться. Я — Андрей, а это — Гриша. Он тоже работает в парикмахерской. Он — председатель совета директоров парикмахерской номер восемь, знаете такую? А я его шофер и телохранитель.
— Врете, — сказала Светлана и чуть улыбнулась из вежливости.
— Правильно, врем. На самом деле мы из бюро добрых услуг. Целыми днями катаемся по городу и подвозим опаздывающих граждан. Я машину веду, а Гриша пассажиров развлекает, истории рассказывает, куплеты поет. Видите, какой он у нас общительный?
— Пока не очень.
— Гриша, а ну спой девушке частушки, а то она не верит.
— А не боишься, что от смеха в фонарь врежешься?
— Вот видите, какой веселый… Пашка! А скажи-ка нам, как маму зовут?
— Зачем? — задал мальчик недетский вопрос.
— Как зачем?! Нам же отчитываться за добрые услуги! Вот спросит меня начальник, кого сегодня подвозили. А я скажу — Пашку и его маму. Как маму-то зовут?
— Светлана меня зовут, — ответила девушка, чтоб не вмешивать ребенка во взрослый разговор.
— Гриша, не забудь занести в журнал, — озабоченно произнес Донской.
Григорий совсем не был сейчас настроен на шутки, болтовню и флирт, поэтому только едва заметно кивнул.
— А вот и химчистка, — сказал Донской, прижимая машину к тротуару.
— Спасибо, — поблагодарила Светлана и взялась за сумку. — Сколько я вам должна?
— Вы должны нам ласково улыбнуться, — охотно ответил Донской. — Постойте, а разве мы дальше не едем? Вам же еще куда-то.
— Нет, спасибо, — замотала головой Света. — Тут уже близко, мы дойдем.
— Да нет, что вы! — запротестовал было Донской, но девушка уже вытащила из салона сумку и ребенка. Прежде чем уйти, она улыбнулась. Ласково, как и просили.
— Хороша куколка, — вздохнул Донской, выруливая на проезжую часть. — И ведь не замужем.
— С чего ты взял?
— А что, не видно? Какой-то дядя Валера-вертолетчик… Ты-то чего молчал, как пень? Мог бы поддержать диалог.
Григорий некоторое время молчал. . — Ты не обижайся, Андрей, — сказал он наконец. — Но я не пойму: ты издеваешься или дураком прикидываешься?
Тут настала очередь Донского задуматься.
— Наверно, дураком прикидываюсь, — решил он. — А теперь ты скажи: ты и в самом деле считаешь, что сегодня понес невыносимо тяжелую утрату?
— Да! — не задумываясь ответил Гриша. Но потом добавил: — Не знаю.
— А ты подумай. Ах, извини, влюбленным мысли не подвластны! Давай я за тебя подумаю. Скажи мне — ты давно свою художницу последний раз видел?
— Не очень, — с ходу ответил Григорий, но тут же понял, что, пожалуй, давно. — Месяца три.
— И ты думал, — продолжал Донской, — что молодая здоровая баба все это время никого перед сном не целует, кроме плюшевого мишки? Гриш, я удивляюсь, как ты не стал реалистом, проработав несколько лет в «Скорой». Там все такие наивные?
— Что значит «наивные»? Верить близкому человеку — это уже наивность?
— Да ладно, перестань… Просто знаю я этих художниц.
— Что, интересно, ты знаешь?
— Да ведь им, чтоб рисовать, адреналин нужен! Я с этой публикой встречался, ребята они веселые, но…
— Что «но»?
— Хочешь расскажу? Знаю, например, одного парня, который свои картины задницей рисует. Пьет красители с фенолфталеином, потом присаживается над холстом — и водит анусом взад-вперед. Еще одна художница, тоже москвичка, устроила выставку своих выделений. Расставила баночки — в одной моча, в другой — сопли, в третьей — гной из ушей. И все культурно, на полочках, с табличками. И ведь огромные деньги за это получают!
— Ну, есть извращенцы.
И ведь огромные деньги за это получают!
— Ну, есть извращенцы…
— Нет, Гриша, что ты! Это называется не извращенцы, а концептуалисты! Хочешь еще про них расскажу?
— Зачем? Я не понимаю, при чем тут задница, гной, извращенцы…
— Что ты можешь противопоставить им? Чем ты свою Оксану здесь удивишь обходом кинотеатров? Или кафе-мороженым? Ты ведь для нее нудный парень, согласись. Днем работа, вечером — книжки, писанина… Художница тебе не пара, ты червяк книжный, а они все — гении! Ты хоть раз видел гения, который меньше двух раз состоял в браке? Ну, кроме Ленина, конечно…
— Да дело не в браке…
— Ладно уж, молчи! Ты же сам все давно понимаешь, не дурак ведь, а признаться боишься. Разве не так?
Григорий промолчал.
— А вот скажи мне еще одну вещь, — безжалостно продолжал Донской. — Ты сам-то как эти месяцы жил? Любовь до гроба — это одно. А ведь работаешь в здравоохранении — кругом молоденькие козочки в белых халатиках. Улыбаются, глазки строят, попками крутят… Ты ничего не чувствуешь, ты железный?