— Смотри! — сказал он и включил подсветку. Григорий взглянул — и невольно сделал шаг назад. За толстым стеклом он увидел отсеченную женскую голову, плавающую в зеленоватой, немного пузырящейся жидкости. Подсветка шла с двух сторон, в ее мягких лучах матово блеснули мертвые глаза, обозначились зубы за неровно приоткрытыми губами. Та самая женщина, что была на фотографии…
Несколько тросиков или проводов удерживали голову точно в середине прямоугольного аквариума, окруженного электроникой. Пузырьки, поднимаясь со дна, пробегали по бледной коже, слабо шевелили черные волосы.
— Это моя Александра, — произнес главный, кривя лицо в мучительной гримасе. — Не такая красивая, как раньше, но…
Григорий посмотрел на Шамановского с тревогой. Ему показалось, что он разговаривает с сумасшедшим. Хранить голову умершей женщины, да еще показывать ее другим — это выходило за все рамки морали и здравого смысла.
— Отчего она умерла? — спросил Гриша, чтобы не нагнетать молчание.
— Она еще не умерла, — проговорил главный, и в его голосе прозвучало упрямство. — Она жива, только… Только спит. Если б я не опоздал на десять паршивых часов, я познакомил бы тебя с ней. Но десять часов… Даже я пока бессилен. Проклятые десять часов…
Он захлопнул дверцу и прижался лбом к металлической поверхности.
— Выпьешь со мной еще? — тихо спросил он после тяжелой паузы.
— Да, — ответил Григорий. После всего увиденного ему хотелось влить в себя хотя бы полстакана. — Но я дежурю. Там наверху сейчас никого нет.
— Это не беда. — Главный оторвал голову от дверцы и крикнул в пустоту: Эй! Из подсобки появился дежурный.
— Поднимись, посиди за пультом. Парень без лишних слов пошел к дверям, бросив на Гришу неопределенный взгляд.
— Ты думаешь, что она мертвая, — медленно проговорил Шамановский.
— А я говорю, что живая. А где разница? Скажи мне как врач — где кончается жизнь? Сначала пропадает дыхание, потом останавливается сердце. Гаснет сознание, уходят рефлексы, распадаются клетки коры мозга, а затем и остальные… Но где необратимый конец? На какой он минуте, на какой по счету погибшей клетке?
— Этого никто не знает, — сказал Григорий.
— Вот горит свеча, — продолжал Шамановский, словно бы разговаривал сам с собой. — Жизнь — это огонь на ее вершине, тепло и свет. Но вот свечу задули. Разве можно знать, что наступившая тьма абсолютна? Что жар и свет в одночасье исчезли без следа? Если так, то они все — покойники, — главный обвел рукой зал. — Все до единого. Но огонь еще можно раздуть, ведь фитиль тлеет. Если знать, как. И я его раздуваю — для всех этих мерзавцев: жуликов, воров, убийц, бандитов. Им повезло, у них есть я, и они не опоздали на десять часов. А моя Александра… Ее свеча слишком долго стояла потухшей. И сколько я ни стараюсь, ничего не выходит. Пока не выходит…
-Десять часов… — повторил Григорий. — Вы смогли отодвинуть время биологической смерти на десять часов?
Шамановский уставился на него, словно только что увидел.
— Я тебе все расскажу, парень, — проговорил он. — Я же вижу, что ты так и ерзаешь от нетерпения. Ты и сам уже многое понял, верно? Ну, скажи! Или кто-то из наших проболтался?
— Нет, никто не проболтался. Но я видел у кого-то в деле хромосомные карты…
— Догадливый, — хмыкнул главный.
— Это не все. У половины больных — аспергиллез. Я долго думал, откуда он берется, решил даже, что их просто закалывают пенициллином. А потом узнал — от свиней. Я помогал делать операцию одной из них и случайно забрал с собой халат с остатками крови. А потом проверил на реакцию Брегеля — и все стало ясно. Я подумал — какая может быть связь между животными и пациентами? Не к столу же вы свинину выращиваете.
— И что ты решил?
— Я предположил, что вы копируете гены и репродуцируете органы взамен поврежденных. Иными словами, животные дают органы с заранее заказанной человеческой ДНК…
— Органы? — усмехнулся главный. — Зачем такие сложности — репродукция, потом пересадка… Нет, парень, мы делаем пациенту готовое тело. Что тебе еще непонятно? Теперь-то…
Гриша ответил не сразу.
— Тело… — ошеломленно проговорил он. — Теперь мне многое понятно.
— Ну, идем. Идем ко мне, будем пить за здравие моей Александры.
Он побрел к выходу — жалкий, сутулый, с потухшими глазами. В кабинете он налил стакан для Григория, сам же принялся хлебать из горлышка. Как только он сел на свое место, тут же словно протрезвел — взгляд стал осмысленным, речь твердой и более внятной.
— Так что ты понял, парень? — спросил он.
— Я попробую угадать. Вначале — внематочное оплодотворение яйцеклетки. Он вопросительно посмотрел на главного, и тот кивнул. — Яйцеклетка имплантируется свинье, и та ее вынашивает. После этого плод извлекают через кесарево сечение, и он дозревает в гальванической ванне, так?
— Почему ты решил, что через кесарево? Иногда, конечно, бывают осложнения, но обычно все Происходит естественным путем. А в остальном мыслишь верно…
— И все же я многое не понимаю. Прежде всего — как связана гальваника с таким быстрым созреванием тела? Свиньи рожают людей — это я понял. Но не взрослых же…
— На самом деле никакой гальваники там нет, просто прижилось название процесс внешне похож. А что касается быстрого созревания… Ты же знаешь, что гипофиз образует гонадотропины, которые инициируют рост организма. Чтобы организм слишком быстро не старел, шишковидная железа и гипоталамус тормозят действие гонадотропинов. Ну а если мы в свою очередь мягко нейтрализуем гипоталамус…