— Быстрее! — поторопил Донской, когда Гриша выкатил тележку из кладовки. Бегом сюда. Теперь иди к шкафу, возьми маску и перчатки. Сейчас будешь помогать.
Гриша сделал, что приказали, а когда обернулся — остолбенел. Все трое осторожно поднимали из ванны маленького извивающегося человечка, за которым тянулись провода и трубки. Он был весь облеплен комками желтой слизи, и рассмотреть его лицо было невозможно. Но, судя по росту, это был подросток лет двенадцати. Слизь тянулась, как клей, падала на пол густыми тяжелыми каплями.
— Интубацию, — приказал Донской.
— Я готов, — дежурный вытянул с нижнего яруса тележки белые гофрированные шланги. — Катетер можно не вынимать, трубка пройдет прямо по нему.
-Датчики вросли в кожу — здесь и здесь, — подал голос Костя. — Что, провода рвать?
— Осторожно, тут петля. Освобождай рот от этой пакости. И накинь маску — в глаза попадет…
— Готово. Начинай отсасывать электролит…
— Что мне делать? — напомнил о себе Гриша. Тельце уже извлекли из ванны и уложили на простыню. Та моментально пропиталась слизью.
— Внизу на каталке — губка и белый флакон с содовой водой, — отрывисто ответил Донской.
— Поливай на него и счищай эту дрянь. И гляди, чтоб в стороны не брызгало.
— Ребята, надо поторопиться, он третью минуту без воздуха, — заговорил дежурный. — Держится только на кровяной оксигенации.
Гриша взял большую, нежную, как мыльная пена, губку и принялся за работу. Тело под слоем слизи оказалось темно-красным, словно сплошная родинка. Человечек продолжал дергаться и извиваться, не издавая ни звука.
— Отсос пошел, — донесся голос дежурного. — Кто-нибудь, готовьте кислород.
— Гриша, брось мочалку и подай ларингоскоп, — приказал Донской. — Второй номер, изогнутый.
— Трахея свободна, — сообщил он через несколько секунд. — Продвигайте трубки, осторожно…
Оба гофрированных шланга, да еще клинок ларингоскопа торчали из растянутого рта пациента. Костя осторожно прижимал его плечи к поверхности каталки, борясь с судорогами.
— Все, бронхи чистые, пошел кислород, — проговорил Донской, отрываясь от окуляра.
Хлопнула дверь, в комнате появился еще кто-то из персонала.
— Что у вас тут? Из кровати выдернули!
— Рано спать ложишься. Переодевайся, готовь сухую ванну.
— Кто-нибудь следит за приборами? — спросил Костя.
— Я смотрю, — сказал дежурный. Через некоторое время он добавил: — Дыхания еще нет, но сердечко шевелится помалу…
Вновь пришедший подошел, застегивая комбинезон.
— Ладно, ребята, идите, — сказал он. — Мы дальше сами.
— Да, — подтвердил дежурный. — Теперь уж сладим…
— Кончай работу, — Донской хлопнул Гришу по плечу так, что тот выронил губку. — Пошли переодеваться.
Они уже были у выхода, как вдруг раздался звук, напоминающий щенячий лай. Гриша обернулся. Человечек из ванны кашлял. Его крутило и корежило, он извивался, собирая в кучу промокшую простыню. Красное сморщенное личико дрожало и выделывало немыслимые гримасы. Из маленького темного ротика вылетали куски желтой слизи.
— Пошли, — поторопил Донской. — Они разберутся.
Через несколько минут они снова сидели в кабинете. Под впечатлением происшедшего все выпили сразу по две рюмки без тостов и прочих лишних слов.
— Ну, что, Гриша, как тебе наши трудовые будни? — проговори Костя.
— Что это было?
— Грязевая ванна, — Костя усмехнулся. — Пелоидотерапия, знаешь? Лишаи выводим помаленьку.
— А серьезно?
— А серьезно — не твоя это забота, Гриша, — сказал Донской. — Помог спасибо. Могу тебе почетную грамоту выписать.
— Это то, что ты прятал от проверяющих?
— Ага, точно. А еще — пыточную комнату, подпольный абортарий и четырех Франкенштейнов с невестами, которые на чердаке живут.
— Секреты? Но почему? Я ведь все равно догадаюсь…
— А вот это — пожалуйста! — Донской холодно улыбнулся и взял из-под стола новую бутылку. — Догадываться у нас не запрещается.
* * *
За стеной лаяла собака. По раковине гулко били редкие капли из прохудившегося крана. Пашка лениво ковырял ложкой остывшую кашу, мечтая о моменте, когда сможет побежать в комнату и заняться своими игрушками.
Светлана сидела напротив, подперев голову рукой, и думала о Кате. Та, наверно, тоже сейчас сидит за столом на кухне и смотрит, как ужинает ее муж. Хотя скорее всего они уже легли спать, ведь там, на Севере, ночь приходит раньше.
Светлане вдруг стало так горько, что она закрыла глаза руками, чтоб не расплакаться. Катенька уехала, у нее теперь есть муж, которого она может целый день ждать, а вечером — поставить перед ним тарелку и смотреть, как он ест. Легко ей или трудно, Света не знала. Наверно, непросто. Но главное, что у Кати отныне есть тот, на кого можно положиться.
Светлана протянула руку и нежно провела ею по Пашкиным волосам. Тот удивленно поднял глаза.
— Чего, мам?
— Ничего…
— А можно я пойду? — Он почувствовал удачный момент для бегства к игрушкам и не захотел упускать его. — Я уже наелся.
— Иди.
Мальчик вскочил и умчался в комнату.
Светлана понесла тарелку к раковине. И вдруг она поняла: еще очень долго в ее жизни будет и эта раковина с облупившейся эмалью, и ворчащий холодильник, и лай собаки за стеной, и будильник, который утром разбудит ее своим громом и погонит по привычному, устоявшемуся жизненному кругу. Еще много лет все будет по-старому, да и что может измениться?