Тело Дубровина восстанавливалось в щадящем режиме — без спешки, без убойных ферментных стимуляций и гормональных атак. Он был нужен по возможности здоровым и сильным, чтобы подхватить дела, которые заметно пошатнулись за время его отсутствия. И действительно, в день выписки он чувствовал себя довольно сносно, хотя перенесенная гипокалиемия не позволяла еще уверенно держаться на ногах.
Ни в каком кошмаре Киче и Мустафе не могло привидеться, что погожим летним утром из распахнутых дверей больницы выйдет Дубровин — живой и, в определенном смысле, здоровый. Он сам, без посторонней помощи, спустился по ступеням, опираясь на две трости, от которых надеялся скоро избавиться. И сразу угодил в объятия встречающих. Это были, как на подбор, высокие полнокровные мужчины в хорошем теле, ухоженные, белозубые, источающие запах власти и богатства.
На них не сверкали огромные перстни, не болтались золотые ошейники, сотовые телефоны и прочие побрякушки — эти примитивные знаки веса и благополучия. Они и так выглядели вполне благополучно.
Они смеялись, поздравляли Дубровина, обнимали и жали руку, про себя отмечая его бледность, слабые редкие волосы, ввалившиеся глаза. Но в этих глазах горел огонь.
Недолгий переезд в тяжелых и мощных машинах, сверкающих черной полировкой, охотничий домик за городом, новые встречи, новые поздравления, традиционная баня, праздничный обед. Дубровин возвращался на свою орбиту.
И наконец, камин, кофе, сигары — первый разговор о делах. Улыбки и поздравления отошли на второй план. Воскресший золотой магнат объявил свое первое желание…
Неожиданная и шокирующая новость распространилась по городу за каких-то три или четыре часа.
С утра она разбежалась по прокурорским и милицейским кабинетам, затем шквалом телефонных звонком пронеслась по складам и офисам, к полудню об этом твердили торговцы на рынке. А в течение дня уже весь город узнал, что накануне ночью в своем доме был убит Мустафа.
Как всегда, никто ничего точно не знал. Говорили, что утром его нашла врач-массажистка. Якобы весь дом был залит кровью, и даже на потолке обнаружились брызги. Двое его людей, постоянно находившиеся рядом, исчезли. Негр-уборщик — либо тоже убит, либо в больнице.
Мустафу знали все. Он казался незыблемым, самым устойчивым из всех городских авторитетов: он уже и не считался бандитским атаманом в чистом значении, его знали как бизнесмена, умеющего при нужде применить жесткие меры. Новость о смерти вызвала растерянность как у друзей, так и у людей, не имеющих к его делам отношения.
Что касается врагов, то их у него по большому счету и не было.
Поздно вечером Ганс и еще несколько парней из необстрелянного молодняка сидели в раздевалке спортзала и ждали распоряжений от старших. Дело могло найтись в любой момент. С обеда в городе работало уже с полсотни человек, которые хлопотали насчет похорон. Молодых пока держали в резерве.
После десяти вечера в дверях показался адвокат Трюхин — один из многочисленных прежних помощников Мустафы. От него уже разило водкой, светлый замшевый пиджак болтался на пальце, галстук был расслаблен.
— Какие новости? — спросил он от дверей. — Ребята не заезжали?
— Ждем, — ответил за всех Ганс.
— Посижу у вас немножко, — проговорил адвокат и тяжело опустился на скамью. Стало видно, что он за день вымотался до предела.
— Что там на улице делается? — спросил Ганс.
— Договариваемся, — вздохнул Трюхин. — Поминки решили в «Колизее» делать. Стол на четыреста мест, да и то не хватит. В два приема придется. Я с его мамашей сегодня полдня был, успокаивал.
— Ему правда пальцы отрубили?
— Пальцы? — адвокат удивленно посмотрел на Ганса. — Кто тебе сказал? Нет, там не пальцы, там… круче. Его к стене прибили за руки вот такими вот гвоздями. Ну, и стамеска в сердце. Сделали чисто, суки, почти без крови. Я ж там вперед ментов уже был. Потом стали этого… негра его искать. Нашли в шкафу — сидит там, скулит, рожа вся в кровище. Тронули — как заорет… Потом глядим а у него глаза выколоты. С-суки… — он с яростью сплюнул.
Всех присутствующих пробрал холодок от таких подробностей. Каждый представил себе Мустафу, прибитого к стенке, со стамеской в сердце. Никому не верилось, что его можно так вот просто, стамеской, как свинью. Если б снайпер тогда еще куда ни шло, но стамеска…
— Вы вот что, — проговорил адвокат, — определяйтесь, кто куда идет. На поминки надо будет двух-трех ребят на улицу выставить, чтоб одеты были хорошо, чтоб говорили без матюков… Люди будут мимо идти — надо бы предлагать зайти, помянуть.
— Всем, что ли? — недоверчиво спросил Кот.
— Всем, всем. Боишься, водки не хватит? Не боись, у нас спонсор похорон спиртзавод Жени Бобра. И вот еще что. Кому-то надо прошустрить все клубы, дискотеки, чтоб в день похорон никаких танцулек-свистулек. А то что это — у людей беда, а какие-то мокрососы веселятся. Что там еще… Ну, с радио я сам договорюсь — подберут путевый репертуарчик на день. А, вот еще, надо пару ловких ребят. В ночь проехать по всяким райсоветам, райсобесам, судам — везде, где есть флаг. Чтоб утром на каждом флаге черная ленточка висела. Ну, вот пока все. Определяйтесь, кто куда, — он посмотрел на часы и со вздохом поднялся. Будьте здесь пока, может, сейчас цветы привезут.