— Черт бы побрал ваш режим! Я хочу видеть дочь. И жену. Мне не дают даже поговорить с ними по телефону.
— Я спрошу у администратора, — пообещал Гриша, хотя точно знал, что ни о чем Донского спрашивать не будет.
— Слушай, парень, — продолжал пациент, делая попытки перевернуться обратно на спину. — Я чиркну записочку, скажу адрес. Ты отвези ее туда, хорошо? Только принеси мне ручку с бумагой.
— Извините, ничем не могу помочь. Я занимаюсь только лечением.
— Как это не можешь помочь?! — Мужчина даже приподнялся, но скривился и опять рухнул на подушку. — Вам деньги заплачены! Мало? Я тебе еще дам. Я напишу, чтоб тебе там заплатили. Сколько ты здесь получаешь?
— Вы увидитесь с родными, как только разрешит главврач, — терпеливо ответил Гриша, делая пометку в карточке.
Он догадывался, что люди, поместившие сюда этого человека, поставили условие: никаких звонков и записок за пределы клиники. Иначе в палату давно бы уже провели телефон.
— Да что ж ты делаешь! — простонал пациент. — Ты врач или пупок тюремный? Сволочи, — сказал он после небольшой паузы. — Как только встану на ноги — я их навещу. Приду, сам. Посмотрим, какие у них будут рожи. Слушай, я правда летел с седьмого этажа?
— Правда.
— Ничего не помню, — он сокрушенно покачал головой. — Ни-че-го…
— Вы были в коме, а после этого некоторые даже свое имя забывают. Последние минуты перед остановкой сердца всегда стираются из памяти.
— Не говори «последние», говори — «крайние», — произнес мужчина, вспомнив старое суеверие летчиков и моряков. — Ничего у меня последнего нет. Я еще встану, я заявлюсь к ним, и тогда посмотрим, у кого будет последний раз…
Было странно и жалко видеть больного обессиленного человека, который кипел от негодования, грозился, строил планы каких-то разборов. Ему суждено было остаться инвалидом, навсегда привязанным к спецпитанию и капельнице. Григорий не был уверен, что как-то можно исправить проблемы с его пищеварением, он никогда не встречался с похожими случаями. А еще — поломанная психика, ночные страхи, истерики. И со всем этим ему жить.
Святой обязанностью Григория, как и любого врача, было поддержание искры жизни в человеке. До последнего рокового мига, до самого слабого вздоха, пока еще есть надежда. Но только идеалисты считают, что надежда умирает последней. В жизни она часто умирает раньше, чем перестает биться человеческое сердце. Нужно своими глазами видеть муки обреченного человека, чтобы понять, как тяжело иногда бывает врачу исполнять свой святой долг.
Измученному человеку, который лежал сейчас на кровати перед Григорием, дали возможность жить дальше. Но будет ли он благодарен за это, когда его мучения растянутся на месяцы и годы? Не захочет ли он сам оборвать их?
— Когда я на ноги встану, а, парень? — спросил он.
«Никогда», — подумал Гриша. Но вслух ответил:
— Я думаю, уже скоро. Поговорите со своим лечащим врачом.
— А ты кто — не врач? Вы все от меня что-то скрываете. Только обещаете, улыбаетесь, а сами слова лишнего не оброните. Ничего, ничего… Вот поднимусь и пойду… Слушай, а они не пройдут сюда?
— У нас хорошая охрана, — ответил Григорий, даже не интересуясь, про кого он говорит.
— Не знаю, не знаю… Ночью просыпаюсь — шаги за стеной слышу. Тут посторонних точно не бывает?
Грише пора было уходить. Разговор непозволительно затягивался, отнимая у пациента силы и взвинчивая нервы.
— У вас все будет хорошо, — он улыбнулся и вышел из палаты, тихо закрыв за собой дверь.
На сегодня это был последний пациент. Гриша вернулся в кабинет, сложил приборы и задумался, чем бы занять ближайший час.
После того как из Воронежа пришли долгожданные медицинские лазеры, его рабочий распорядок сильно изменился. С утра он работал по своему профилю и иногда заканчивал рано. Помогать Соломонову приходилось меньше, часто выпадал свободный час или два, когда Гриша мог полистать журналы, позаниматься своей работой или просто пройтись по магазинам, посидеть в баре.
Он полюбил сидеть в одиночку за столиком кафе и наблюдать за людьми. Дни становились все теплее, от зимы давно уже не осталось и следа. Настроение, как и положено весной, было оптимистическое. Самое время для надежд и новых планов.
Планы у Григория были. Он тщательно описывал в рабочем дневнике все этапы лазерной терапии, последствия, результаты и осложнения. Он собирался в конце концов опубликовать это. Столь богатого практического материала он до сих пор не имел и даже не мечтал о таком, пока работал в «Скорой».
Однако была одна проблема. Чтобы описать состояние пациента, нужна история его болезни. Увы, Григорий даже в общих чертах не представлял причин недоразвитости иммунной системы своих больных. Он знал, например, что данный человек получил тяжелую травму в автоаварии или пулевое ранение, пережил клиническую смерть. Но какая тут связь с иммунитетом? И что лежало между той травмой и его нынешним состоянием?
Этот пробел по всем правилам был просто немыслим. Ни в одной больнице медика не подпустят к пациенту, если он не будет точно знать этиологии его заболеваний. Но здесь была иная ситуация. «Золотой родник» напоминал конвейер, где каждый заворачивает свою гайку, не зная, что получится в итоге.