С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Отряд шел по степи, оглашая окрестности зычной казачьей песней, словно давая понять, что всякому чужому, всякому неосторожному путнику следует убраться с дороги, едва заслышав ее, и не искушать судьбу, и так без труда поддающуюся искушению. «Любо, братцы, любо», — горланили казаки, и никому из них не было ровным счетом никакого дела до того, что на Черный Терек поедут в лучшем случае их дети, а то и внуки. Какая, к черту, разница! Зато как душевно.
— Ну и видок у тебя, капитан, — передал Лис, кидая косой взгляд. — Самый что ни на есть посольский.
Отсутствие зеркала освобождало меня от чересчур острых впечатлений и переживаний по поводу собственной внешности. Приходилось верить Лису на слово, тем более что боль от многочисленных ушибов, ссадин и царапин наводила на мысль, что мой напарник вовсе не преувеличивает свое впечатление.
— Ну ничего, — успокоил меня он. — Может, так оно и лучше. Жальче выглядишь.
— Неужели все так плохо? — мрачно спросил я.
— Мне не хочется тебя расстраивать, но с момента чудесного оживления у императора Петра Федоровича появилась дурная привычка вешать всех встречных офицеров. Где он этого набрался, ума не приложу, как?никак сам в прошлом хорунжий. Нет, конечно, есть шанс выжить, присягнув на верность государю, но, зная тебя, боюсь, что ты на такое не пойдешь.
— Не пойду, — согласился я. — Присяга — вещь священная.
— Ну это все условно. У нас с тобою здесь работа такая, что присягать можно, все равно как здороваться.
— Я офицер, и для меня это не условность. По приказу ее величества нашей королевы я командирован работать в Институт. Волею ее же я прислан сюда. Я и так сделал допущение, присягнув в этом мире императрице Екатерине, но более никому присягать не намерен. Офицерское слово чести нельзя давать кому попало и когда вздумается.
— Катись ты к черту. — неожиданно зло выругался Лис. — Фон?барон выискался.
На канале связи воцарилось молчание, длившееся довольно долго. Потом Лис вновь заговорил:
— Я тоже офицер… Из бывшего великого и могучего, навеки сплотившего. Ладно, оставим. Может, ты и прав, но наши шансы это не увеличивает. Могу тебе предложить другой трюк, слабенький, конечно, но авось сыграет. Скажи Пугачеву, что ты родом из Гольштейна.
— Зачем? — непонимающе поинтересовался я.
— Вальдар, ну ты серый, шо дым! Емелька же у нас кто — Петр III, в девичестве гольштинский принц. Вот он и делает вид, что жалует своих земляков. Во всяком случае, поволжских немцев наши практически не трогают. Будешь такой себе Вальдар фон Камдил. Шо, хреново? Напой ему песен, шо ты буквально у сестры его батюшки был любимый камер?паж… Не важно — что, главное, убедительно. Главное, чтобы он тебя выслушал, потому как с пьяных глаз может решить сначала повесить, а потом судить. Если же согласится выслушать, у тебя появляется шанс. В принципе, Пугачев вовсе не так уверен в своей немереной крути, как старается показать. За последние месяцы у него не было ни одной сколько?нибудь серьезной победы. А вот по холке ему в Оренбурге настучали так, что до сих пор чешется. — Опять же, жрать нечего, боеприпасов — поршинка за поршинкой гоняется с дубинкой. Со здешним людом не пожируешь, сами едят через раз. Вот и мечется, как блоха по загривку. Ну а тут еще из Польши Суворов подтягивается, от турок армия идет. В общем, жизнь у Емельян Иваныча безрадостная.
— Мне есть чем его порадовать, — криво усмехнулся я. — К нему переметнулись братья Орловы, и сейчас они движутся в его сторону где?то в этой же степи с отрядом в триста сабель при двух пушках, с обозом оружия, табунами коней и цыганским хором.
— М?да. — Лис нахмурился. — Куш немалый. Особенно хор. Вот веселуха начнется!
Лис замолчал.
— Я вижу, мысль о приходе нового подкрепления тебя отчего?то не слишком радует. Ну что ж, тогда тебя, может, обрадует сообщение о том, что жена Алексея Орлова, наследная великая княгиня Елизавета, так сказать, кузина твоего чудом спасшегося сюзерена, тоже сейчас где?то в этих местах и движется в том же направлении, что и мы.
— Господи. — Лис страдальчески возвел очи к небу. — Ну что за внеочередной съезд проклятием заклейменных! Сделай, пожалуйста, так, чтобы кто?нибудь из них не доехал. А если не сложно, чтобы не доехал никто.
Им осталась доля
Да казачья воля.
Мне ж осталась черная
Горючая земля.
Эх, любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Эх, любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Дворец «императора Петра III» не входил в число шедевров европейского зодчества. Впрочем, в число шедевров азиатского зодчества он тоже не входил. Даже самый пристальный взгляд не нашел бы отличия между этим дворцом и тривиальным постоялым двором, изрядно замусоренным и загаженным от долгого постоя «государевой свиты». То здесь, то там и во «дворцовом парке» валялись пьяные в виде «героическом» от обилия навешанного на себя оружия, но абсолютно неприглядном. Все это как?то не вязалось с теми сторожевыми разъездами, которые мы встречали в степи на подходе к ставке, и четко выставленными караулами у стен оной. Сам Пугачев, стриженный под горшок бородатый мужчина в немецком платье, подпоясанном золототканым кушаком, сидел за выскобленным столом и мрачным взглядом взирал на расстеленную перед ним штабную карту. Рядом на скамье сидел вислоусый казак с листом бумаги и пером в руках.