Я старательно восстановил сцену похищения: двое драгун направлялись к лесу; еще двое плюс возница возились с другой стороны; офицер едва ли успел разглядеть меня, да и, думаю, после моего удара он не скоро сможет связно мыслить.
— Полагаю, нет. Тем более я обращался к офицеру по?русски, а официально я этим языком не владею.
— Тогда, вероятно, сейчас твою добычу следует спрятать в Петербурге, там ее искать менее всего будут. Волна схлынет, что?нибудь придумаем.
— Ладно, — он махнул рукой, — обсыхайте, а я пойду распоряжусь подыскать вам новые платья. Да велю разбудить твоего Редферна. А вам, сударыня, с дороги не мешало бы согреться изнутри и перекусить.
Я уже начал дремать, удобно расположившись у камина, чувствуя, как по всему телу расползается дурманящее тепло. Веки становились все тяжелее, и звуки, раздававшиеся в гостиной, уже воспринимались составной частью сна, когда сквозь разноцветную пелену, окутывающую мозг, внезапно пробился голос Редферна. Я бы, может, также принял его за сонную иллюзию, но, во?первых, голос камердинера казался донельзя удивленным, а во?вторых, разговаривал он явно по?русски:
— Милость Господня, святые угодники! Не сплю ли я? Панночка Лизавета Кирилловна, точно ли вы это?
Глаза мои распахнулись сами собой. Питер Редферн стоял на коленях перед графиней Орловой, в каком?то детском восторге сжимая руки перед грудью.
— Да?а, да, — неуверенно произнесла она по?русски, звучавшем в ее устах еще более непривычно, чем французский. — Эт?то мое имя. Но кто вы йесть, не помнью? Я знаю вас?
— Да где ж вы меня упомните, Лизавета Кирилловна! Я ж вас еще вот таким вот дитятей знавал. Вам, почитай, годов?то и пяти не было. Я у дяди вашего, Ефима Федоровича, в гайдуках служил. А я вас сразу признал. Глаза?то ваши забыть невозможно, они ж у вас что море, то ясные голубые, а как сердиться изволите — серые, точно шторм. Господи, Лизавета Кирилловна, радость?то какая! — Он всплеснул руками, выражая крайнюю степень восторга.
— Василий, — вызвал я нашего кавалергарда. — Ты знаешь, тут выходит странная вещь.
— Ты знаешь, тут выходит странная вещь. Получается, мадам Орлова не то чтоб сильно самозванка.
— То есть?.. — непонимающе откликнулся Колонтарев.
— Мой камердинер величает нашу «узницу замка Иф» Елизаветой Кирилловной и, похоже, всерьез считает ее дочерью Разумовского.
— А ему?то почем знать?
— Лет двадцать тому назад он служил и у самого Разумовского, и у его шурина, или как тут у вас называется муж сестры.
— Охренеть! Ну что ж, свидетельство весьма ценно для историков, но в нашем случае оно ровным счетом ничего не меняет. В нашем восемнадцатом веке законное право на престол само по себе значит не слишком много. Слабо верится, что Екатерина, выслушав твоего камердинера, тут же бросится передавать госпоже Орловой бразды правления. Но в донесении об этом факте я обязательно упомяну.
— А сейчас, друзья мои, пора отправляться в дорогу, — произнес гостеприимный хозяин, входя в комнату. — Карета готова, дождь почти утих, переодевайтесь и в путь. Да храни вас бог, — добавил он уже значительно менее мажорно.
До Петербурга мы добрались без приключений. Правда, у самой заставы пришлось спрятать беглянку в объемистый ящик под сиденьем, после чего я хлебнул изрядный глоток из прихваченной в имении бутылки рома и старательно изобразил из себя в дым пьяного офицера. Когда часовой попытался заглянуть вовнутрь кареты, я приоткрыл глаза и, воздев вверх правую руку, патетически изрек на высоком языке Шекспира:
— Солдаты, Отечество ждет от вас подвига! Я верю, что каждый из вас честно выполнит свой долг!
Мой английский был недоступен караульному, и он явно не смог оценить возвышенности произнесенной фразы. А потому лишь недоуменно смерил меня взглядом и кинул кратко:
— Проезжайте!
И мы проехали.
В окнах особняка у Измайловского моста ярко горел свет. Я поморщился. Признаться, у меня была надежда отложить объяснение с герцогиней Кингстон до утра, но, судя по всему, этот вариант не проходил. Заслышав стук в калитку, сторож отворил ее так быстро, будто все это время ожидал нашего появления.
— Прошу вас, ваша милость, и… вас, сударыня. — Взгляд его был недвусмысленно удивленным. Я мог не сомневаться, что о приезде невесть откуда взявшейся дамы тотчас же будет доложено их светлости.
Пройдя по саду, мы наконец добрались до моего флигеля. Слуга?француз встречал нас на пороге.
— О мсье, вы наконец вернулись! Ваш друг приехал незадолго до вас, он ждет в кабинете. Мсье говорит, что вы будете очень рады его видеть. — Он замер, глядя на графиню Орлову с тем же недоумением, что несколько минут назад сторож. — Прошу прощения, мадам, я не сразу вас заметил, — в почтительном поклоне склонился француз. — Мадам остается… здесь ночевать?
Я не успел дать ответ. Дробный топот каблучков, раздавшийся на крыльце, прозвучал для меня почти так же, как для приговоренного барабанная дробь перед усечением головы.
— Господи, Вальдар, ты наконец вернулся! Я вся извелась. — Герцогиня в накинутом легком плаще ворвалась в мои апартаменты, подобно тому самому канзасскому вихрю, унесшему в страну Оз фею летающего домика. Бетси влетела и застыла на пороге. Я стоял между двух Елизавет и беззвучно, про себя, спешил реализовать право загадывать желание. «Господи, — молил я, — упаси и избавь от женского скандала. Господи, пусть уж лучше меня арестуют за причастность к заговору Орловых».