— Вы позволите, ваша милость? — На пороге возник Редферн, несколько бледный, но по?прежнему старательно играющий роль вышколенного слуги. — Милорды, ваши постели согреты. Я пришел узнать, не будет ли каких указаний.
— Нет, Питер, ты свободен, — скучающим тоном ответил лорд Баренс.
Редферн стоял, переминаясь с ноги на ногу, все более и более бледнея.
— Что?то случилось, друг мой?
Камердинер набрал в грудь воздуха, немного задержал, выдохнул резко, словно выдавливая из себя последние сомнения, и заговорил отрывисто, будто выбрасывая лопатой из погреба души фразу за фразой:
— Покаяться хочу… О жизни своей поведать… Чтоб по правде… И делайте со мной, что хотите.
— Не бойся, Питер, — успокоил его мой дядя. — Здесь никто не желает тебе зла. Говори.
— Имя мое, данное при крещении, Петр Ребров. Отец мой, Ермолай Ребров, казаковал, да был убит где?то в Туретчине. Я сызмальства был в услужении у господ Разумовских, казачком. А как сестра Кириллы Григорьевича замуж вышла за Ефима Федоровича Дарагана, так я ему достался. У него уже в гайдуки выбился, очень он меня отмечал. Да вот беда, положила на меня глаз хозяйка и начала обхаживать и так и этак. Ефиму Федоровичу, понятное дело, о том донесли. Он осерчал люто, да и велел записать в рекруты. Выпала мне доля служить в этих местах на бриге «Ганимед». Сначала был матросом, потом командир корабля капитан?лейтенант фон Ротт узнал, что я справный слуга, и записал к себе вестовым. Полгода жил я, горя не знал, но вот однажды зашли мы в город Гамбург, чтобы снасти поправить — нас перед тем как раз изрядно штормом потрепало. Сошел я на берег, побродил, посмотрел. Решил выпить. Нашел около порта какой?то кабак и только собрался пропустить кружку?другую пива, глядь, а в уголке наш капитан с каким?то незнакомым господином шепчется. Я прислушался: говорили они по?французски, а я?то французский язык с малолетства знаю… Так вот, этот господин все расспрашивал нашего командира про какие?то новые морские орудия да рассматривал бумаги, которые перед ним капитан положил. Потом он дал ему кошелек с золотыми монетами. Фон Ротт открыл было его, начал считать, да тут меня заприметил. Ка?ак подскочит, словно ужаленный! Я через столы, через лавки — к двери, фон Ротт за мной. И дружок его вместе с ним. Тот господин?то попроворней был, совсем почти догнал, зажал у какого?то забора в тупике. Хотел в меня из пистоля пальнуть, да, видать, кремень у него сбился, отвел Господь беду… Я тут камень с земли подхватил, по темечку господину хорошему приложил — и ну через забор, только меня и видели. На корабль, понятное дело, сунуться поопасался. На следующий день по всему Гамбургу объявления. Мол, я вор?душегуб, похитил корабельную казну, к тому же убил немецкого дворянина, коей вместе с капитаном тщился меня поймать. Насилу утек из Гамбурга на французском корабле. Поступил денщиком на службу к французскому офицеру, капитану де Шатобюссону. С ним и до Канады добрался. Прожили мы там с ним три года, да вот послали нас как?то держать форт на реке Святого Лаврентия.
А форт, тьфу, так, одно название: пять хижин да частокол. Нас полсотни человек, а припасов, считай, нет. Что могли, мы добывали: охотились, рыбу ловили, а как зима настала, совсем нам каюк пришел. Решили возвращаться в Монреаль, да только никто не дошел. И тут вновь меня бог спас. Вы нашли, обогрели, вылечили. Я вам по гроб жизни обязан. — В глазах у Редферна, преданно смотревшего на лорда Баренса, стояли слезы…
— Тот адмирал сегодня в Царском Селе и был фон Ротт? — спросил я, пытаясь избавить Петра Реброва от тяжких объяснений.
— Он самый, — кивнул головой тот.
— Ну, вот и славно, — как ни в чем не бывало улыбнулся Баренс. — Теперь все стало ясно, а это уже хорошо. Ты среди друзей и можешь не волноваться, мы вовсе не намерены тебя выдавать. Если даже вдруг фон Ротт узнает тебя, это ерунда. Ты представитель пятого поколения Редфернов, состоящих на службе у лордов Баренсов. Ну а насчет самого твоего адмирала мы постараемся придумать что?нибудь полезное и для нас, и для Российской империи. Пока же пойди проверь, не остыли ли постели, и пора спать, друзья мои. Как говорят здесь, в России: утро вечера мудренее.
Когда утро начинается с доброго отеческого пинка, день обещает быть особенно мудреным.
— Вставайте, Вальдар, каникулы закончились. Работы непочатый край.
Я продрал глаза и, не поймав взглядом домашнего электронного циферблата, утвердился в мысли, что трудовые будни продолжаются.
— Вставай, вставай! — поторопил меня лорд Баренс. — Нечего здесь вылеживаться. Ночью спать надо.
Я был полностью согласен с дядей, с одной лишь поправкой: утро — время после сна, вечер — время перед сном. А те часы, которые лорд Джордж именовал «ночью», у меня отчего?то мало ассоциировались со сном, особенно в условиях белых ночей.
— Кофе… — жалобно простонал я.
— Еще не намололи, — ободрил меня мой нежный родственничек. — Ничего, в городе попьешь. Так, сейчас ты берешь свой лейтенантский патент и движешься в адмиралтейство. Напиши прошение на высочайшее имя о включении тебя в списки офицеров флота ее величества. Да, и вот еще что, запомни, тебе ровно ни о чем не говорит ими Филиппа Стефенса.