— Его императорское величество, — начал я, — государь всея Великая, Малая и Заморская Руси, и далее, — далее, далее, герцог Голштейн?Готторский Петр Федорович.
Оглушенный титулом полковник, похоже, с трудом переваривал сыпавшийся град географических названий и связанных с ними знаков владетельного права. Как всякий английский дворянин, он вполне четко представлял себе архитектуру иерархической лестницы и, похоже, понимал, что мраморные перила на этаже, занимаемом Пугачевым, не идут ни в какое сравнение с дубовыми, за которые суждено держаться ему.
— А где же князь Заволжский? — недоуменно поинтересовался англичанин.
— Это была всего лишь уловка, чтобы скрыть отъезд государя из России, — пояснил я.
Между тем в церкви начали собираться разбуженные Мамаем генералы, ночевавшие тут же, в домике священника.
— Вот это, — продолжал рекомендовать я, — граф Орлов?Чесменский. Думаю, деяния этого адмирала вам хорошо известны. Это его брат, граф Григорий Орлов, в прошлом генерал?фельдцейхмейстер России, теперь командир артиллерии здесь. А вот этот худощавый джентльмен с перебитым носом — генерал?аншеф Закревский, начальник штаба армии государя.
— Прошу прощения, позвольте узнать также и ваше имя.
— Я Вальдар Камдил, лорд Камварон…
— Постойте, постойте! Лейтенант Камдил из полка первого лорда адмирала герцога Олбанского? Насколько я помню, вы бежали из Англии после какой?то громкой дуэли? Еще с прошлого года в штабе лежит приказ о вашем аресте в случае появления в колониях.
Я невольно усмехнулся, представляя себе попытку полковника арестовать меня посреди пугачевского лагеря.
— Чего этот индюк там лопочет? — повернулся ко мне государь всея Заморская Руси, настороженный нашей беседой c Сазерлендом.
— Он попросил меня представить ему входящих, а сейчас интересуется моим именем и званием.
— Так ты не тушуйся, прямо ему и говори: нашему величеству генерал?адъютант и войска нашему генерал?поручик… ну имя свое, поди, сам знаешь. — Произнеся это, Пугачев удовлетворенно отметил, что вся старшина в сборе, и начал вдохновенно, не дожидаясь перевода моих чинов и званий: — Братья мои и други! Прошу простить, что побудил вас в столь ранний час. Но желаю, чтоб вы все своими глазами видели и своими ушами слышали, какую каверзу над нами учинить хотят. Ни для кого из вас не секрет, что плыли мы сюда издалёка затем, чтобы рукою твердою отвоевать у супостатов вольный край, Русь Заморскую. Сей же аглицкий полковник с лескрипом к нам послан, будто повинны мы идти под знамена аглицкие и во всем енералам тамошним повиноваться.
Сей же аглицкий полковник с лескрипом к нам послан, будто повинны мы идти под знамена аглицкие и во всем енералам тамошним повиноваться.
Я едва успевал переводить Эшли Сазерленду «государевы» слова, по возможности смягчая формулировки. Англичанин кивал головой, как китайский болванчик, слушая речь «государя». В зале послышалось недоброе ворчание, но, похоже, на моего подопечного оно не произвело никакого впечатления.
— Также он желает, чтобы выдали мы головой доблестного нашего енерала и друга моего любезного Григория Орлова за то, что он какого?то ихнего офицерика поперек спины банником согрел.
— Да?да, — подтвердил радостный полковник. — А также генерал Корнуоллис требует, чтобы вы прислали в его штаб всех захваченных офицеров?мятежников.
— Чего?! — возмутился «император», выслушав мой перевод. — Чего этот недоносок требует? — Зал уже открыто шумел, и я начал всерьез опасаться расправы и над посланцем, и над драгунами его конвоя.
— Из задницы пусть своих пленных выковыривает!
Внезапно шум стих, и глаза присутствующих обратились к проходу между скамьями. По нему, опираясь на посох, в котором я без труда узнал древко сержантской алебарды, шел великий магистр. Он был в белоснежном сюртуке, шитом золотым галуном, без парика, и я невольно отметил про себя, что с первого нашего знакомства, да и с Митавы, граф изрядно поседел. Лишь темные глаза его смотрели ясно и неожиданно светло для этих почти черных итальянских угольев. Обвившийся вокруг посоха бушмейстер блаженно дремал, не обращая ни малейшего внимания на людские передряги.
— Государь, — промолвил Калиостро негромко, но в наступившей тишине его слова, казалось, были слышны в самом дальнем углу зала. — Я пришел просить вас за четырех офицеров континентальной армии, попавших в плен во вчерашнем сражении. Отпустите их. Если желаете, я готов дать слово, что они больше не поднимут против вас оружие.
Пугачев посмотрел на войсковую старшину, на посланника, затем вновь на Калиостро.
— Поступай с ними по своему разумению, — промолвил он, почтительно глядя на ученика волхвов. — А ты, — Петр III гневно свел брови на переносице и обернулся к Сазерленду, — скачи отсюда, покуда я не осерчал. Да передай енералам своим, пущай подале от меня держатся. Не бывать тому, чтобы казаки под их ярмом ходили. А коль совета моего не послушают, волей своей клянусь, отведают супостаты острой сабельки. Кровью умоются, идолы! Точно слово мое передай, а коли соврешь — самого разыщу да шкуру велю с живого спустить! С тем и ступай, откуда пришел, да боле не возвращайся. Выпроводи их, Вальдар, да проследи, чтобы наши путем не зашибли, — бросил мне Пугачев, явно теряя всякий интерес к незадачливому посланнику. — Я же с вами, други, хочу поговорить вот о чем…