— Да, — вздохнул я. — Гусары поднялись?
— Поднялись, ваша милость. Через час можем выступать. — Он чуть помедлил, собираясь возвращаться на постоялый двор. — Их светлость уехали?
Я молча кивнул.
— Больше не серчают?
Я невольно усмехнулся. Если бы все было так просто!
— Ну, вот и славно, — улыбнулся в ответ Редферн. — Знать, Лада все сладила.
— Пошли в дом, Питер. — Я похлопал по плечу верного камердинера. — Действительно, пора умываться, завтракать и отправляться в путь. Он у нас еще ой какой неблизкий.
Когда мы выехали с постоялого двора, солнце еще едва виднелось над верхушками деревьев. Голубое, без единого облачка небо обещало жаркий полдень, и нам следовало поспешить, чтобы пройти побольше до наступления полуденного зноя. Тем более что расстояния, казавшиеся вполне заурядными для коренного жителя Российской империи, мне, выросшему в стране, которую за неделю можно проехать из конца в конец, казались настолько нереально огромными, что невольно думалось о нескончаемости нашей экспедиции, о долгих месяцах, которые придется провести в дороге. Мы шли короткой рысью, чтобы не утомлять коней понапрасну, и я, отключившись от меланхоличного созерцания окрестных пейзажей, вновь и вновь возвращался к событиям последних дней, стараясь найти их внутреннюю логику.
— Вальдар, — произнес скакавший рядом штаб?ротмистр Ислентьев.
Я очнулся от своих мыслей и обернулся к нему:
— Да, слушаю тебя.
— Все не решаюсь у тебя попросить. — Никита замялся.
— О чем же?
— Ну, понимаешь, мы довольно долго будем в пути. — Он запнулся, явно все еще не решаясь изложить свою просьбу, и потому начиная издалека. — На привалах все равно нечего делать, мы бы могли… Если тебе, конечно, не трудно…
— Никита, да о чем ты, в самом деле?
— Я хотел бы брать у тебя уроки фехтования, — собравшись с духом, выдохнул Ислентьев.
— Хорошо, — пожал плечами я. — И это все?
— Да, — обрадованно кивнул мой приятель. — Ты не представляешь, как меня обяжешь. Сам ведь наверняка знаешь, у полковых наставников многому не научишься, а там, куда мы едем, без этих умений можно сразу в гроб ложиться.
Я не стал расстраивать своего соратника известием о том, что там, куда мы едем, укладывают в гроб и с этим умением, тем более работа учителя фехтования была мне куда ближе, чем та роль, которую теперь приходилось исполнять. Да и форму надо поддерживать, и на привалах действительно чем?то заниматься — в общем, со всех сторон удачное предложение. Я повернулся к Ислентьеву:
— По рукам. Но у меня к тебе встречная просьба.
Я тебе фехтование, а ты мне русский язык.
— По рукам, — улыбнулся тот.
— Кстати, — оглянулся я, уже окончательно выведенный из своих раздумий. — А куда подевался наш бравый поручик?
— Ржевский, что ли? Да вон он, сзади у повозки рассказывает жене твоего камердинера, как вместе с Румянцевым гнал турок аж до самого Константинополя.
Я недовольно поморщился. Черт возьми, гусарские заезды в сторону «наследницы престола» никак не входили в мои планы. Некухарское происхождение мадам Орловой было настолько явственно, что ставило под угрозу всю операцию по ликвидации последствий моей собственной благородной глупости.
— Тебе что?нибудь известно об этом поручике?
— О да! В легкой кавалерии его знает каждый. Смельчак, рубака, за Кагул был награжден, да креста не получил: дуэлировал с румянцевским адъютантом. Вместе с Суворовым ходил на Туртукай и опять наградой обойден, но тут уже из?за какой?то амурной истории.
— Понятно, — вздохнул я. Плакала моя легенда, рыдала Ниагарским водопадом. — Зови?ка сюда этого храбреца, нечего ему честной женщине кружить голову.
Ислентьев подал знак поручику приблизиться, и тот, явно извинившись, дал шпоры коню. Я тяжело вздохнул — это был недобрый знак. Даже если сам Ржевский еще не понял, что его собеседница не та, за кого себя выдает, в душе он уже сознает ее ровней себе.
— Господа, не правда ли, чудная погода! — Поручик явно был в отменном настроении, отчего, казалось, усы у него топорщились с особым шиком и султан на кивере торчал навстречу небесам незыблемым символом мужественности. — Я вот помню, стояли мы в Бессарабии в одном селении, там у местного помещика была дочь… Точнее, у него было две дочери, но за второй волочился мой друг корнет Азаров.
— Поручик, я хочу поговорить с вами.
— Слушаю вас, господин премьер?майор.
— Вам не следует вести беседы с этой женщиной.
— Но дама скучает! — моментально понимая, о ком идет речь, возразил начальник конвоя. — Я всего лишь развеял ее скуку парой светских анекдотов. Вот, кстати, один препикантный…
— Ничего, даме полезно поскучать, — прервал я его. Поручик поглядел на меня подозрительно:
— Надеюсь, она не ваша аманта[1]?
— Нет, — покачал я головой. — Она жена моего камердинера, и я желаю, чтобы она таковой оставалась и впредь.
— Ну конечно, — радостно согласился офицер. — Я вовсе не собираюсь на ней жениться. Хотя хороша, видит бог, как хороша! Я так понял, она недавно замужем за вашим камердинером?
— Поручик, какое, собственно говоря, вам до этого дело?
— Да нет никакого. Так, знаете ли. Задумался о превратностях жизни. Тот, кому достаются в жены такие красавицы, должен иметь крепкие клыки, если не хочет иметь крепкие рога. — Он захохотал, радуясь своей шутке. — А ваш Питер уже не молод…