Побродив еще немного по особняку, пытаясь симулировать светскую жизнь, я поспешил покинуть общество и удалиться в выделенный мне флигель, поскольку желание обнять подушку после столь насыщенного трудового дня подавляло все остальные.
Проснулся я довольно поздно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую зелень сада, сквозь цветное витражное стекло, не жгли поутру в глаза, требуя немедленного подъема, как сержант в казарме новобранцев, а тихо гладили лицо, ненавязчиво напоминая, что большинству людей в светлое время суток подобает заниматься делами, а не валяться в постели. Особенно в преддверии приема у императрицы. Подогреваемый этой мыслью, я подскочил как ошпаренный, хватая часы, лежавшие на столике у кровати. Слава богу, времени было еще вдосталь, но поспешить стоило. Слуга?француз, приставленный ко мне герцогиней, услышав резкий скрип барской койки, решил возможным потревожить меня своим присутствием.
— Прикажете умывание, мсье? Понятное дело, я приказал.
— Вы знаете, мсье Елагин прибыл домой ровно в девять часов пятнадцать минут и, узнав, что его сиятельство граф Калиостро прибыл в столицу, немедленно велел послать к нам с сообщением, что вечером их превосходительство будут счастливы устроить прием в честь графа Калиостро.
— По обыкновению большинства французов, мой новый слуга закрывал рот, только пережевывая пищу и во сне, да и то не всегда. — Говорят, о приезде господина Калиостро Елагину действительно сообщил тот самый мсье, на которого вчера указал граф. Утром их экипажи встретились на Литейном, и господин Елагин пожелал узнать, что нового происходит в городе.
— Чудеса, да и только, — пробормотал я.
— О да! — чему?то радуясь, ответил француз, подавая мне полотенце. — Но после того чуда, которое совершил граф Калиостро с нашей госпожой, стоит ли удивляться подобным мелочам!
Я насторожился. Я всегда настораживаюсь, когда речь заходит о вещах, мне не понятных. А если речь идет о волшебстве, то пусть меня назовут грубым солдафоном, я склонен видеть подвох до той поры, пока не удостоверюсь в обратном.
— А ты давно служишь у герцогини? — как можно безразличнее спросил я.
— Не очень, мсье. Их светлость перебрались из Англии во Францию месяца за полтора до своего омоложения и тогда же наняла всех слуг.
— Что, неужели не осталось никого из тех, кто прислуживал ей в Англии? — Пока что мой интерес не выходил за рамки светской беседы. Допрашивать слуг с пристрастием мне было не с руки, но и без того картинка открывалась довольно занятная. Конечно, ни один закон не запрещает менять слуг хоть по три раза на дню, но все же, год за годом живя рядом с кормилицами, няньками, камеристками, камердинерами, конюхами и садовниками, невольно начинаешь воспринимать их как членов семьи, и выгнать их на улицу вот так вот одним движением руки дело не самое обычное.
— Наверное, те неприятности, которые свалились на нашу добрую госпожу, были из?за плохих слуг, — видя мое удивление, поспешил пояснить француз.
Объяснение было простое и понятное: подкуп слуг издавна был любимым видом времяпрепровождения знати, не уступая даже псовой охоте. И все же это было бы слишком просто, слишком лежало на поверхности, чтобы быть правдой. В высшем свете не бывает коротких путей.
— А откуда ты знаешь, что у герцогини в Англии были неприятности?
— Да я и не знаю, ваша честь, — пожал плечами мой собеседник. — Но к чему герцогине, да еще такой богатой, да имея в родстве самого короля, уезжать из страны в такую глушь. Вот вы же, мсье, не просто так из Англии уехали?
Крыть было нечем — действительно, не просто так, а потому я поспешил сменить тему разговора.
— А скажи, милейший, — спросил я, принимая из рук француза протянутый мне шлафрок, — как же все?таки ее светлость омолаживали?
— Не могу знать, ваша честь. Герцогини не было сорок дней с небольшим, а потом она вернулась, ну точь?в?точь как тот портрет, что у их светлости в кабинете висит. — Обойдя вокруг меня, как вокруг рождественской елки, слуга убедился, что платье сидит безукоризненно, и, довольно прищелкнув пальцами, произнес: — Прикажете ваш утренний кофе? Я пойду распоряжусь.
Связь включилась, когда я резвой рысью уже въезжал в Царское Село и впереди уже маячили чугунные решетки Екатерининского парка, словно огораживающие сказку от яви.
— С чем пожаловал, душа моя? — раздался знакомый мне уже голос императрицы.
— Срочное донесение из тайной канцелярии, ваше величество.
— Давай говори, что там такое?
— Вчера в ночь туда явился контр?адмирал Герман фон Ротт в сопровождении поручика Ислентьева с повинной об участии своем в заговоре против вас, ваше величество.
— Экий конфуз! Никогда досель заговорщики в тайную канцелярию сами повинную голову не несли.
— Адмирал балаболит о глубоком раскаянии, да только под утро у дачи графа Алексея Орлова — Чесменского, что в Петергофе, задержали дворецкого фон Ротта. У того выпытали, что вчера вечером к адмиралу приходили двое.
— Адмирал балаболит о глубоком раскаянии, да только под утро у дачи графа Алексея Орлова — Чесменского, что в Петергофе, задержали дворецкого фон Ротта. У того выпытали, что вчера вечером к адмиралу приходили двое. Один из них по описанию вроде Ислентьев, другой — как бы не ваш Камдил.