— Папа, иди сюда… Посмотри…
Это неважно, что лошадиные годы считаются один к трём человеческим. Паффи, уже умудрённый к тому времени жизненным опытом, рядом с юной хозяйкой снова почувствовал себя резвым двухлеткой. По людским меркам — подростком.
Как ему тогда было хорошо! Как его любили!..
Девочка ездила очень прилично. Не дёргала, не рвала ему рот, за что Паффи был ей чрезвычайно признателен. И не требовала от него дурацких рекордов — просто ездила в своё удовольствие по полям и пустынным лесным дорогам.
Паффи возил её аккуратно… Всегда чувствовал её настроение и заботливо удерживал маленькую всадницу на своей по-прежнему могучей спине.
Даже когда ему страшно хотелось порезвиться и он «подыгрывал» — взбрыкивал, выгибал дугой спину в замысловатых прыжках, — делалось это так, чтобы все «козлы» были плавными, мягкими и ни в коем случае не опасными. Паффи взмывал и нырял… и совсем не по-лошадиному взвизгивал от восторга. А девочка, понимая, что её любимец вовсе не желает учинить ей обиду, от души хохотала и притворялась отважным ковбоем, укротителем диких коней. Давай, Паффи, давай, свирепый мустанг!..
Такие вот у них были игрушки.
Потом «дикий конь» снова превращался в домашнего, и девочка хлопала его ладошкой по шее. Сильно и ужасно приятно! Как он любил эту чуть грубоватую ласку!..
Жили они на хуторе. Девочка с утра уезжала в школу, а вернувшись, седлала Паффи, и они вместе странствовали по лесам и полям. Как им было хорошо! Сколько они всего повидали! Какие игры придумывали!
Эх, до чего быстро пролетели те семь лет… До чего быстро девочка выросла и уехала учиться в большой и далёкий город…
Паффи скучал без неё. Его почти совсем не седлали. Теперь к нему заходили только для того, чтобы напоить, накормить… иногда — выпустить погулять… И всё!
Паффи бегал по загону и заливисто ржал.
«Смотрите, какой я красивый! Я могу так… и вот так… и ещё так… НУ ПОСМОТРИТЕ ЖЕ! Видите, как я быстро бегу-у-у…» — и изо всех сил мчался из угла в угол большого загона. А потом останавливался и долго не мог отдышаться.
Люди смотрели на него… и видели совсем не то, что он им хотел показать.
— Надо же, совсем одряхлел…
— Да нет, он ещё молодцом. Подумаешь, семнадцать лет. Не возраст.
— И что нам с ним делать? Ещё пару лет, и он…
— Может, на бойню сдадим? Всё равно нашей девочке на нём больше не ездить.
Не возраст.
— И что нам с ним делать? Ещё пару лет, и он…
— Может, на бойню сдадим? Всё равно нашей девочке на нём больше не ездить. Закончит учёбу, в городе будет работать. Потом замуж выйдет… Куда ей лошадь, да ещё старую? И нам обуза одна…
— Эхе-хе… Надо думать… На бойню?.. Какие-никакие, а деньги… Нет… Сколько он у нас прожил?
— Скоро восемь…
— Родным стал. И никогда ничего, только радость… Ну как можно под нож?
Паффи чувствовал, что говорили о нём. Он подходил в угол загона и пристально всматривался в человеческое жильё, в то окошко, где, глядя на него сквозь стекло, разговаривали мужчина и женщина. Всматривался… и снова ржал, словно улавливая флюиды их мыслей.
Мужчина выходил из дома, брал Паффи за недоуздок и уводил в большой, просторный хлев. Там по соседству с конём жили пять угрюмых, вечно что-то жевавших коров, несколько лохматых овечек и толстые свиньи, бродившие в загородках из простых неотёсанных жердей. Ещё в хлеву целый день напролёт кудахтали неугомонные куры. Как же они Паффи надоедали…
— Пошли, старик, — говорил мужчина. Заводил его в стойло, подкидывал охапку вкусного сена и, уходя, хлопал ладонью по крупу: — Отдыхай, парень.
Отдыхать — от чего? Разве он так сильно устал?..
А впрочем, Паффи действительно устал. Он устал ждать. Ждать, когда приедет маленькая длинноногая девочка. Он мечтал о том, как они опять будут вместе. Снова зазвучит её смех. Они вновь отправятся на прогулку… по их любимым… ТОЛЬКО ИМ принадлежавшим местам. Навестят самые укромные, ИМ ОДНИМ известные уголки. А потом промчатся галопом по отлогим холмам, что волнами спускаются к озеру. И будут долго-предолго шагать по знакомой дороге домой, и над ними с криками закружится чибис…
Что ж, девочка иногда приезжала. Но каждый раз так ненадолго, что конь уже не был уверен, на самом деле она к нему приходила — или приснилась во сне.
Постепенно Паффи привык ждать. Можно, оказывается, привыкнуть и к этому. Он прикрывал глаза, и в ушах снова раздавался её смех:
— Ну-ка, Паффи! Давай!.. — И песчаная лента дороги летела назад из-под ног, и раздувались ноздри, и копыта мелькали стремительно и чётко, отбивая безукоризненный ритм… И слышался её голос…
Её голос!!! Он прозвучал наяву!..
С Паффи мгновенно слетела дремота. Голос раздавался всё ближе… совсем взрослый, энергичный и женственный. Но всё равно это был ЕЁ ГОЛОС!!!
Паффи вскинул голову, повернул её к двери и заржал. Призывно и как только мог громко — во всю силу лёгких, на пределе дыхания. Его тело трепетало в отчаянном возбуждении, тонкая кожа сейчас же покрылась рельефными жилками, которые так любят изображать на скульптурах. Паффи был чистокровным, а чистокровные лошади если уж на что-нибудь реагируют, то до последней клеточки тела!