До Исаакиевской доехали быстро. Владелец «папеласа» оказался отменным водителем, а может быть, сказывалась ещё и погода: известно же — чем она хуже, тем меньше на улицах иномарок. Машина совершила по площади виртуозный манёвр и остановилась возле нужного здания.
Панама полез в бумажник и достал сотенную.
— А мельче ничего не найдётся? — поморщился «клерк». — Где же я тебе с утра сдачу найду?
Панама поискал было глазами ларёк — пойти разменять. И тут вспомнил, что в нагрудном кармашке, в служебном удостоверении, лежит сокровенный полтинник — заначка на чёрный день. Антон Григорьевич сунул руку за пазуху…
При виде грозной «ксивы» водителя как подменили.
— Чего же сразу-то… — забормотал он, переходя на «вы». — Откуда я знал… Жизнь-то нынче… Нет, нет, никаких денег… помощь сотруднику правоохранительных органов при исполнении… Очень рад был помочь…
— Да бери ты… раз дают, — поморщился Панама. — Подвёз, и спасибо. За труды и бензин.
Протянуть руку за деньгами водитель не решился, и Панама положил полтинник в коробочку на центральном тоннеле:
— Двадцатник найдёшь? Я вообще-то спешу…
Сдача отыскалась мгновенно.
— Ничего, если монетами?..
— Ничего. Спасибо, браток. — И Антон Григорьевич выбрался наружу, в холодные объятия питерской непогоды. Пока ехали, он успел отогреться, и дождь с резким ветром, налетавшим с Невы, заставил его внутренне взвыть.
Дверца позади хлопнула — «Жигулёнок» как сдуло.
Панама проводил его взглядом и автоматически мельком взглянул на номер — «…78 RUS». Цифра кольнула. Что-то было с ней связано, причём очень недавнее…
Антон Григорьевич открыл тяжёлую дверь и вошел в здание. Предъявил постовому документы, поинтересовался, где сидит начальник следственного отдела, и поднялся по лестнице.
Встретили Панаму радушно.
Встретили Панаму радушно. Следаки — они и в Африке следаки. Коротко поинтересовавшись, что привело Панаму в Северную Пальмиру, начальник вызвал в кабинет симпатичного парня.
— Смирнов Борис Николаевич, старший следователь, — представил он его Антону. — Будут проблемы — по всем вопросам к нему. Он всё знает и чем сможет поможет.
— Антон, — Панама протянул парню руку.
— Борис, — ответил тот просто.
В кабинете у Смирнова Панаму перво-наперво напоили горячим чаем с печеньем. Глядя, как он держит кружку в руках, явно согревая ладони, Борис обозвал его южной мимозой и предложил чего покрепче — чисто для профилактики. Случай был вполне подходящий, но Антон решительно отказался:
— Мужики, дел невпроворот…
И выложил историю, забросившую его в Питер.
— Да-а, — покачал головой Борис Николаевич. Над его столом, прямо на потолке, красовалась замечательная наклейка: УЕХАЛ НА ТРУП. — Интересненькое кино получается… Мысли ценные есть?
— Мне бы позвонить, если можно. В Сайск. Там уже опера покопаться должны были, глядишь, вдруг чего наработали. Тут и мысли дельные заведутся… Откуда у вас тут?..
— А прямо отсюда. — Смирнов пододвинул Панаме аппарат. И посмотрел на его пальцы, хранившие следы никотина: — Кури, если охота, пепельница на столе. А то, понимаешь, сидит, как в гостях…
Олег Березин снял трубку после первого же гудка:
— Антон Григорьевич, день добрый! Я как чуял, что вы сейчас позвоните…
— Хорош подхалимничать. Рассказывай давай, время деньги, — улыбнулся Панама. Голос у Олега был жизнерадостный. Антон знал из опыта: как говаривал Винни-Пух, «это «ж-ж-ж» — неспроста…».
— В общем, так: я по Сайску прошёлся, а Колька в Михайловскую сгонял, в «Свободу»…
Коля Осокин — второй опер в бригаде Панаморева — славился серьёзностью и неторопливой дотошностью. Если уж он во что-нибудь влезал, то подбирал каждую крупинку информации, как золотоискатель.
— Ну и?..
— С чего начинать-то? С моего или Колькиного?
— Что ты как кота за хвост, выкладывай давай… — Панама поудобнее устроился на стуле, готовясь внимательно слушать.
— Ну тогда начну с Колькиной. В общем, так, — там никто ничего не знает…
Панама опешил.
— Колька, — продолжал Олег, — порасспрашивал, пощупал… Ничего! Только выплыл вот какой фактик: по весне, когда все кони были ещё в хозяйстве, приезжал туда парень. Вроде из Питера, хотя точно вспомнить не могут. Теперь к ним тьма народа ездит коней смотреть на покупку… Про этого малого и вспомнили-то, только когда Колька спросил, не фотографировал ли кто, мол, вашего Заказа. Как ведь догадался спросить? И ему один парень, хромой такой угрюм-бурчеев… сейчас я фамилию… — В трубке зашуршало. — Ага! Шелепин Андрей, табунщик. Он и вспомнил, что питерский этот уж очень упрашивал позволить ему Заказа сфотографировать. Больно, дескать, понравился. Конь на продажу не выставлялся, его не показывали, но питерец всё же конюхов уговорил. Те вывели… Парень аппаратом пощёлкал — и пива им по паре бутылочек. Табунщик потому и припомнил, что вечером вместе с ними это пиво пил… Короче, с его слов Колька словесный портрет соорудил.
Те вывели… Парень аппаратом пощёлкал — и пива им по паре бутылочек. Табунщик потому и припомнил, что вечером вместе с ними это пиво пил… Короче, с его слов Колька словесный портрет соорудил. Я его вам факсом пришлю… Факс-то есть? Или электронная почта? А то нам тьму всего вам надо бы…
— Найдём, Олежек. Я из следственного отдела Горпрокуратуры звоню. Чуть позже номер продиктую… Ты пока дальше давай. А что, кроме Шелепина никто ничего больше не вспомнил?