— Ну? — по-прежнему строго обратился Василий Никифорович к девочке. — Показывай, чему научилась!
Маленькая Ингеборг, конечно, не поняла. Все её познания в русском исчерпывались только что произнесённым. Оленька Путятина тут же выручила, перевела. Внучка Йона очень серьёзно кивнула — знать, ждала подобного экзамена, готовилась к нему — и стала показывать. Нотка, попавшая из одних хороших рук в другие, не худшие, повиновалась весело и охотно. Меняла аллюры, выделывала вольты, восьмерки и змейки, а под конец даже лихо взяла полуметровое препятствие, установленное посередине. Чему только не научит дедушка внучку, пока мама не смотрит!..
— Молодец, — похвалил Йон.
Цыбуля смотрел на сияющую от гордости маленькую наездницу, на её молодого в шестьдесят пять лет деда и понимал, что начать горестный разговор становится всё невозможней.
Мы неверно произносим название шведской столицы. На самом деле надо «СтокХольм», только вот букву «х» раньше почему-то у нас не любили и всюду, где можно и нельзя, в иностранных словах заменяли на «г». Таким образом скандинавское имя Харальд надолго превратилось в «Гаральда», великий поэт Хайнрих Хайне стал для нас (видимо, уже навеки) неведомым немцам «Генрихом Гейне», и так далее. Теперь, правда, исторический маятник качнулся, и ныне у нас, согласно рекламе, что ни день — то новое слово на букву «х»… Ну да Бог с ним.
Город Стокгольм получил такое название благодаря обстоятельствам своей закладки. Когда древние новгородцы с карелами устроили набег и дочиста разрушили прежнюю столицу, Сигтуну, даже врата утащив из местного храма к себе за море, — опечаленные шведы решили перенести королевский город в новое, более счастливое место. Куда именно? Ответ подсказал старинный обычай: по волнам озера Мелар пустили плыть строевую лесину. Где прибьёт её к берегу, там городу, значит, и быть. А озеро Мелар, как и наша Ладога, неудержимо вытекает в Балтийское море, только с другой стороны, а вместо Невы здесь — забитый островами пролив. Течение и затащило лесину в пороги, где она в конце концов застряла на острове. Потому-то и дали новой столице имя Стокгольм: «Остров Бревна»…
Питер и Стокгольм вообще очень похожи.
Потому-то и дали новой столице имя Стокгольм: «Остров Бревна»…
Питер и Стокгольм вообще очень похожи. Взять Санкт-Петербург, вымыть с мылом и щёткой да вместо диких помоечных котов, поколениями дерущихся за кусок, населить деловыми домашними мышеловами, добрыми, доверчивыми и пушистыми, — и будет то самое.
Стокгольмские острова соединяются мостами. Под одними скачут с волны на волну сумасшедшие байдарочники в ярких маленьких лодках. С других закидывают удочки и ловят форель, снующую в прозрачной зелёной стремнине. Говорят даже, неплохо клюёт, — за чистотой воды, как и за рыбным поголовьем в озере, шведы строго следят.
Островов не меньше, чем в Питере, и у всех красивые и гордые имена: Старый Город, Рыцарский, Королевский. А один с давних пор называется Юргорден, что по-русски значит просто «Зоопарк». Парк — и ещё какой — по-прежнему на месте. А вот «зоо» представлено в основном лошадьми, на которых ездят стройные красивые девушки. Дорожки для верховых прогулок отмечены специальными знаками, и никто — можете не верить, но это действительно так — не устраивает на этих дорожках стоянку для «Мерседесов»…
Юргорден расположен почти в центре Стокгольма, и в погожие уик-энды сюда выбирается половина горожан. Поваляться на травке, поиграть (и очень азартно) в местную разновидность лапты, пообедать в одном из множества маленьких ресторанов…
Заведение, где расположились Йон с внучкой, Оленька и Цыбуля, угнездилось на довольно крутом склоне холма, над узким, меньше иной дренажной канавы, проливчиком, тем не менее отделявшим одну от другой две части Юргордена.
— Видишь дубы? — Пока ждали заказ, фон Шёльдебранд кивнул на огромные старые деревья, живописно раскиданные по широкой лужайке за проливом. — Триста лет назад Швеция была великой державой, и для поддержания могущества решили укреплять флот. Ну, а флот тогда был какой? Деревянный. На корабли шло много дуба, и королевским повелением приказали их насаждать. Насадили… Только не учли, что дубы — не картошка, за лето не вырастут. Время шло, появились стальные пароходы, потом современные крейсера и подводные лодки… А указа-то высочайшего никто так и не отменил! И вот совсем недавно специально выделенный для этого чиновник докладывает королю: «Ваше Величество, дубы для флота созрели…»
Осеннее солнце пригревало мягко и ласково, лёгкий ветерок ещё хранил дыхание уходящего лета. Василий Никифорович заметил на столе лишний прибор и хотел было спросить, кого ещё ждут, но его внимание отвлекла девушка, ехавшая через мостик на красивом серебристо-сером коне. Один из автомобилей, стоявших поблизости, как раз в это время завёлся. Конь насторожил уши и хотел было шарахнуться, но хозяйка успокоила питомца еле заметным, уверенным движением повода. Конь сразу понял, что ничего особо страшного не происходит, раздумал пугаться и спокойно зарысил дальше. Василий Никифорович мысленно одобрил мастерство девушки… и она вдруг так остро напомнила ему оставшуюся в Питере Аню, что снова ёкнуло сердце. Цыбуля не захотел показывать радушным хозяевам своё состояние — отвернулся, сделал вид, будто провожает взглядом удаляющуюся наездницу. И сам не заметил острого, пристального взгляда Йона, устремлённого на русского гостя: «Непростое что-то у тебя на уме… Что ж, расскажешь, когда сам пожелаешь!»