Солдатик принялся оживленно рассказывать. Что именно — Сергей почти не слыхал. Только следил краем глаза, как на лицах девушек удивление и непонимание постепенно сменялись приязнью: надо же, в таком месте земляки встретились. Они медленно двинулись по проходу между боксами, лишь Аня громко предупредила:
— Серёга, смотри не отставай, а то заблудишься!
— Ладно, — отозвался он, — я сейчас. — И, повернувшись к солдату, заговорил тихо и очень серьёзно: — Слышь, Вовка… я здесь неофициально. Они не знают, что я жокей… Тут… тут такое дело… Я тебе потом всё объясню, а пока смотри не выдай, усёк?.. Завтра здесь будешь?
— И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, — с готовностью кивнул не на шутку заинтригованный Вовка. — Я же коновод у майора нашего, у Гудзюка Василия Ивановича. А случилось-то что?
Сергей почувствовал себя опытным конспиратором.
— Не могу сейчас… Ты только, если я что непонятное отмочу, не удивляйся… В общем, коника одного посмотреть надо, и не дай Бог кто узнает, что я… И ты — никому ни полслова. Понял?!
Вовка очень серьёзно кивнул головой, хотя на самом деле не понял абсолютно ничего.
— Ну, я помчался. — Сергей оглянулся и увидел, что девчонки ушли уже далеко.
— Погоди, я с тобой… — Вовка нырнул в кучу соломы и выудил из нее фонарик и пластиковый пакет со своими пожитками. На ипподроме у него сложилась репутация мелкого Плюшкина: Вовчик был решительно неспособен выкинуть ни единого клочка или обрывка и вечно ходил с полными карманами всякого разного, с его точки зрения, охренительно полезного хлама. Когда над подобным скопидомством начинали посмеиваться, Вовчик ужасно смущался и объяснял его «хохляцкими» генами (папа у него в самом деле был украинец). Сергей невольно улыбнулся, видя, что за год характер приятеля нисколько не переменился. Правда, военная форма — штука строгая, да и какой офицер-конник позволит, чтобы его коновод был похож на филиал магазина «Тысяча мелочей»?.. Однако большевиков, как известно, наскоком не возьмёшь — место набитых карманов занял объёмистый, уже неоднократно чинённый скотчем мешок…
— Хочешь, я тебя с Василием Иванычем познакомлю? — Вовчик явно гордился «своим» майором.
— Мужик стёбный! А похож знаешь на кого? Артиста Табакова, который Олег, видел? Ну, Шелленберг из «Семнадцати мгновений»? Начальник Штирлица?.. Так вот, Василий Иваныч на него — как две капли. Только улыбнётся, и направо и налево — все девки его. Прям отбоя нет. Ну, и он их жалует… — хохотнув, подмигнул Вовчик. — В общем, что надо у меня командир. Ни разу не по делу не всыпал. Да и спортсмен — таких поискать! Азартный, как… Дело было…
— Погоди, Вовчик, — взял его за локоть Сергей.
За разговором они догнали девушек, стоявших у бокса под номером тридцать два. Дверь в бокс была открыта, и старшая ветврачиха объясняла сменщицам:
— Ну чего? Конь в порядке… Только вялый, ну, это запросто может быть после колик… Может, ещё хозяин ему что-то вколол… Не знаю. На завтра он в любом случае с соревнований снят по состоянию здоровья. А так — перистальтика нормальная, температура тридцать семь и две — тоже нормальная. Так что всё вроде… Смотреть сами будете?
Любаша шагнула в денник:
— А темно-то… Как у негра в желудке в двенадцать ночи после чёрного кофе! Фонарика ни у кого нет?
Уловив шестым чувством, что это говорилось специально ради него, Серёжа выхватил у Вовки так кстати принесённый фонарик — и устремился в денник:
— Давай посвечу!
— Помните анекдот? — немедленно захихикала Люба. — Генерал решил заняться любовью и велит денщику им с девушкой посветить…
У Сергея подпрыгнуло сердце: желтоватый луч фонарика выхватил из темноты изящную лошадиную голову. Она казалась очень знакомой… Но чтобы однозначно, чтобы наверняка… У Заказа ведь не было ни уникальных отметин, ни даже клейма: пожалели когда-то слабенького малыша-недокормыша… на свою и его беду пожалели… Конь стоял отвернувшись в угол и понуро опустив шею. Он не обращал на людей никакого внимания. Ни малейшей реакции даже на свет…
— И вот он так и этак, и всё без толку, — продолжала трещать неугомонная Люба. — «Ну-ка, — говорит денщику, — теперь попробуй ты, а я буду светить…»
Полоска света пробежала по телу коня, по его ногам — и вернулась на голову. Большой глаз вспыхнул на свету и медленно, безразлично моргнул.
— Дай я его на всякий случай послушаю, — сказала Любаша. — Серёж, посвети-ка поближе… Ну так вот, у денщика сразу победа на всех фронтах, девица в восторге, а генерал усы расправил и гордо так говорит: «Вот что значит правильно посветить!..»
Она приложила голову к лошадиному боку и замерла, вслушиваясь в биение сердца и разные прочие звуки, по которым опытный доктор с лёгкостью определяет, что происходит у бессловесного животного в потрохах. Жеребец даже не пошевелился…
— Кузя… — тихо позвал Сергей и коснулся рукой шелковистой шёрстки на крупе. — Кузя…
Никакого ответа, никакого намёка на то, что голос, или запах, или прикосновение показались знакомыми…
— Какой же он Кузя, — засмеялась из-за двери Маринка. — Он уж скорее Сэр или Рокко какой-нибудь, раз его Сирокко зовут. А стоял бы у нас, так его наверняка бы, извините, Серёжей…