— Сопли наши с тобой ему не помогут, — глухо проговорила Любаша. — Думать надо!
Вот с этим и у неё самой были проблемы. Кровь пульсировала в висках, и любая попытка на чём-то сосредоточиться вызывала мучительный спазм. Болезнь плюс усталость… В голове было пусто. Хорошо хоть, в дежурке нашлась чашка раскалённого и густого, как лава, сладкого чая… Любаша потянулась за кусочком булки и решила, что вторую таблетку феномина пока принимать всё же не будет. Это, как и пуля в ухо, успеется…
— Мне вот что непонятно… — пересиливая слабость, принялась она рассуждать вслух.
Это, как и пуля в ухо, успеется…
— Мне вот что непонятно… — пересиливая слабость, принялась она рассуждать вслух. А вдруг снова поможет? — Перистальтика почти полностью восстановилась… По крайней мере, пока действует анальгетик, в животе всё в порядке… Потом неизвестно откуда появляется боль… перистальтика прекращается, но снова возобновляется даже при поверхностном массаже… Однако боль при этом не проходит… А бесконечно накачивать организм анальгетиками нельзя — он и так получил столько, что может не выдержать… Так что больше я ему ничего колоть не буду…
— Значит… всё? — Стул под Леной скрипнул неожиданно резко и громко. Как застонал.
На сей раз Люба на неё не прикрикнула. Сидела, сгорбившись, и молча разглядывала в чашке стынущий чай. Это жуткое ощущение собственного бессилия… Сколько раз она испытывала его… и сколько раз предстоит… И Андрюша Борисыч, когда из палаты выезжает очередная каталка, прикрытая простынёй… Она сделала здесь всё. Всё, что могла! А может, и больше! Чего от неё требуют?!. Ведь заработала же перистальтика… Но проклятая боль? Откуда она? И как её победить? Если даже мощные препараты, которые она привезла…
В это время конь во дворе очнулся и снова стал напрягать поясницу. Это было отчётливо заметно даже из окошка дежурки.
— Опять… — застонала Лена. По щекам покатились слёзы: — Я не могу это больше видеть!.. Всё! Иду за Славиком…
— А ну погоди! — Любаша грохнула чашку на стол, выплеснув половину. — Мысль проверю одну…
Девушки бегом выскочили во двор.
Вся его территория была засыпана мелким гравием, песком и кое-где гарью. Любаша подбежала к коню и выхватила повод у девочки, безуспешно пытавшейся сдвинуть животное с места:
— Ну-ка, дай я… Пошли, Мишук, деточка!.. Ну-ка, переставляй корявки свои!..
Что было сил натянула драный ремень — и поволокла сопротивляющегося коня к выходу со двора.
— Ты куда? — Лена побрела за ними, безвольно опустив руки. Она не понимала, что происходит.
— Сама рассуди! — лихорадочно объясняла Любаша. — Он же трое суток не жрамши! Ему перистальтику поддерживать нечем — пищевых масс в кишечнике нет! Понимаешь? Мы клизмами из него практически всё выкачали! Вот отсюда и боль — привычная колика развилась. Ну, Мишка!.. Пошли, пошли!.. Давай, миленький…
Она тащила его к краю полянки, где раскинули сочные листья давно отцветшие одуванчики. Мишка еле шёл: боль скручивала нутро, дрожащие ноги заплетались. Тем не менее, оказавшись на траве, конёк заинтересованно наклонился. Понюхал… и, ухватив губами, сорвал несколько листиков…
— Вот видишь?! — Любашины глаза светились лихорадкой близкой победы. — Больно, а ест!.. Тянется!.. Умница, маленький… сам понимает…
Лена смотрела, как всё энергичнее налегал на траву конь, и боялась поверить собственным глазам. Любаша припала ухом к его боку, на секунду притихла… и вдруг восторженно завопила:
— Бурлит!.. Ленка, бурлит!!! Ты понимаешь, бурлит!.. Больно ещё, но это пройдёт! Мы пробили её! Победили!!! А ну, послушай сама!
Лена послушно прижалась ухом к мышастому боку… Послушала — и, по-детски взвизгнув, бросилась обнимать Любашу. Вот ради таких мгновений и стоит жить, вот их-то ни за какие деньги не купишь…
…Старенькая, кирпичного цвета «пятёрка» тихо катила по шоссе назад в город.
Валерка, категорически взявшийся доставить Мишкину спасительницу до места, вёл машину предельно аккуратно, мягко объезжая каждую кочку, каждую выбоину в асфальте. На заднем сиденье, свернувшись калачиком и сунув под голову баул, лежала Любаша. Валера, закалённый мужик, никакого холода не боялся, но по крыше автомобиля барабанил возобновившийся дождь, и «печка» грела вовсю — чтоб доктору было тепло…
Любаша пыталась уснуть, но сон не шёл. Слишком велико было пережитое возбуждение. Девушка просто лежала с закрытыми глазами, а из-за решётки денника на неё смотрел невысокий, мохноногий мышастый конёк. Её пациент. Теперь уже бывший. Он хрустел сеном и буднично обмахивался хвостом. Так, словно и не было этих страшных троих суток. Доев предложенный корм — а позволили ему съесть пока совсем ещё чуть-чуть, — он улёгся. Теперь ему было можно. Теперь он БУДЕТ ЖИТЬ. Будет жить…
Любаша улыбнулась и попробовала вспомнить, когда нынче принимает Андрюша Борисыч, но мысли спутались окончательно. Добрые большие животные окружили её, легонько подталкивая боками. Гнедые, рыжие, серые… Они тянулись к ней, трогали губами и дышали в лицо, делясь чем-то большим, чем просто тепло…
Любаша крепко спала.
…За окошком снова шёл дождь. Он размеренно, как метроном, выстукивал о подоконник… тёк по световым фонарям в крыше над временными конюшнями «Юбилейного»… замывал следы на маленьком пляже, спрятавшемся в зарослях высокого тростника…