Кольцо-запирка, свитое из толстого белого провода, было на месте. Барышня сняла его и под терпеливый скрип немазаных петель вошла на участок.
— Ва-адик! — позвала она обиженно. — Приглашал, приглашал, а сам и мангал ещё не поставил!.. Выходи, Леопольд, выходи, подлый трус…
Обитатели дома продолжали её игнорировать. Подгулявшая мадемуазель прошла по тропинке и поднялась на крыльцо.
Здесь находилось первое зримое свидетельство того, что хозяин интересуется лошадьми. Чтобы гости не дубасили в дверь кулаками, на ней висел настоящий дверной молоточек. Бронзовый, в виде подковы. «WELCOME», [81] — гласила рельефная надпись. Наверное, его отвинчивали на зиму, чтобы не украли бомжи.
Стук молоточка был отчётливо слышен по всему дому (это специально уточняли у сидевшего в «Крестах» Полякова), но никакой реакции опять не последовало. Катя пожала плечами и отперла дверь конфискованным у хозяев ключом. Проделала она это настолько тихо и быстро, что (а мало ли вдруг!) могла бы на голубом глазу заявить запоздало выскочившим обитателям: «А у вас тут было не заперто…»
В случае, если бы поляковские постояльцы словесными аргументами не ограничились, им оставалось бы только пенять на себя. Чёрные пояса таких, как Плечо, для Кати не существовали.
Однако изнутри по-прежнему не доносилось ни звука.
Девушка ещё раз призвала никому не известного Вадика, поставила недопитую баночку на перила и вошла. Движение, которым она скользнула в прихожую, знающему глазу говорило о многом.
Сравнялся час «икс», и Антон Панаморев, которому в этой операции досталась роль наблюдателя (кое-что он, конечно же, мог, но по сравнению с настоящими мастерами…) обратился, безо всякого преувеличения, в слух. Вот сейчас внутри начнётся возня, а может быть, и стрельба, и двое мужчин, «случайно» встретившиеся у забора — один держал на поводке большую собаку, — из лениво беседующих мужичков-дачников превратятся в стремительных профессионалов, и вылетающим наружу Серёжиным убийцам преградят путь либо они, либо невидимый за домом третий, либо сам Антон с Сергеем Петровичем…
У него нехорошо ёкнуло сердце, когда нескончаемую минуту спустя Катя как ни в чём не бывало вышла из темноты дверного проёма. Одна.
— Блин, — сказала она и досадливо стащила парик. Взяла с перил свою баночку и залпом допила безалкогольную «Баварию». Не пропадать же добру.
«Неужели?.. — мысленно ахнул Антон. — Неужели ушли?..»
Всё прояснилось ещё буквально через двадцать секунд. Нет, не ушли. Вернее — не ушёл. Один из двоих бандитов находился-таки внутри. Очень мёртвый, как пишут в американских романах. Только в американских романах предпочитают палить из тридцать восьмого калибра, а не провоцировать безвременную кончину, аккуратно роняя бандитов на их же собственные «чертилки»… Зрачки, расширенные контактными линзами, подчёркивали выражение беспредельного изумления, застывшее на лице у Сморчка. Недоумённый вопрос, обращённый в пустоту: «Э, а ты ещё кто?..»
Умер он не более получаса назад. Кружка кофе, стоявшая поблизости на столе, хранила остатки тепла. Никаких посторонних следов беглый (а в дальнейшем — и очень подробный) осмотр не выявил; только одно из окон, плотно закрытое, оказалось не заперто на шпингалет. Вполне могло быть, что так его оставили сами обитатели дома. Увы — никаких уточнений по этому поводу сделать они уже не могли…
Плещеев при виде бандитского трупа сморщился, как от надоедливой зубной боли, выдавшей очередной приступ.
— Жалеете, что живого не взяли? — хмуро поинтересовался Панама. Сам он жалел только о том, что рядом со Сморчком не валялся второй, Плечо.
— Да нет, — отмахнулся Сергей Петрович. — Так просто… вспомнил кое-что не очень приятное… — Тут у него в кармане куртки забеспокоился телефон, и эгидовский шеф, выслушав, с усмешкой продолжил: — А вот, Антон Григорьевич, и второй наш нарисовался. Погиб, оказывается, в автокатастрофе. Вы можете себе вообразить?.. Здесь, поблизости… Обгонял кого-то на повороте… И тоже, представьте, минут тридцать назад…
В Румянцево-Верхнее можно попасть с разных сторон. Можно по шоссе, где угробился на «Мерседесе» Плечо. А можно — грунтовыми дорогами, которые сплетаются-расплетаются в сосновом лесу. На этих дорогах такие выбоины и ухабы, что на первых же метрах засядет не то что «Мерседес» (который, кстати, сюда и не сунется), но и вообще почти всякий автомобиль, кроме хорошего вездехода.
Через ручей, вспухший после ночного дождя, аккуратно перебиралась серая «Нива». Человек, сидевший внутри, был обут в болотные сапоги, а на заднем сиденье стояла корзина грибов.
— Ну, полосатенькая… — глядя на бегущую перед радиатором волну, приговаривал мужчина. — Давай, серая в яблоках… вывози…
Выхлоп за кормой громко булькал из-под слоя воды.
— Давай, серая в яблоках… вывози…
Выхлоп за кормой громко булькал из-под слоя воды. Передние колёса раздавили на дне что-то гнилое, «Нива» вздрогнула и окунулась до фар, но не заглохла и, деловито урча, продолжала ползти. Наконец зубастая резина вцепилась в плотный песок, и машина, радостно взревев, выкатилась на сушу. Хозяин благодарно похлопал её по рулю: