Серёжа Путятин сидел на корточках в деннике и бинтовал передние ноги гнедого [1] Заказа.
Подходила к концу четвёртая скачка… Трибуны неистовствовали. Это было слышно даже из конюшни, из денника, где возился жокей.
«Ну вот, скоро и нам на круг, — привычно накладывая витки мягкого трикотажа, думал Сергей. — Ишь, ревут!.. Значит, кони из последнего поворота вышли…»
Заказ был дисциплинированным конём и стоял смирно, понимая, что жокей занят важной работой. Однако врождённое любопытство брало своё, и к тому же они с Сергеем давно знали друг друга — время от времени жеребец пытался заигрывать с человеком. Он изворачивал шею, выгибая её крутым бубликом, и лукаво прихватывал губами Серёжины волосы, пока те не стали топорщиться смешным ёжиком на макушке.
— Кузя, прекрати, — незло отмахивался Сергей. Обе руки у него были заняты, и он мог только втягивать голову в плечи. — Отстань! Ну, кому говорят… Щекотно!.. Отстань, антихрист!..
Заказ оставил в покое его волосы и ради разнообразия начал исследовать ухо.
Из коридора послышались шаркающие шаги: мимо открытого денника неторопливо шёл дед с метлой. В конюшне было чисто, так что дед больше для вида разгонял по сторонам случайные соринки, непонятно как оказавшиеся на полу.
— Чё дверь-то открыта? — озадаченно спросил он, остановившись. — Кто тут? Ты что ли, Серёга?..
— Я, Егорыч. Бинтуюсь, — отозвался жокей.
Дед вернулся к деннику и заглянул внутрь через решётку.
— А чё сам? — удивился он. — Нешто на конюшне забинтовать коня уже некому? Твоё дело — скакать… А наше — коней тебе к скачке готовить… Конюхов, что ли, мало?.
Дед вернулся к деннику и заглянул внутрь через решётку.
— А чё сам? — удивился он. — Нешто на конюшне забинтовать коня уже некому? Твоё дело — скакать… А наше — коней тебе к скачке готовить… Конюхов, что ли, мало?..
— Да ладно, Егорыч, — засмеялся Сергей. — Сам сделаю, руки не отвалятся. — И пояснил: — Мне ведь это приятно даже. Я вот этого Кузю… — Он ласково щёлкнул по любопытному носу, тянувшемуся к его уху. — Мамкой я ему был, между прочим. У нас, в «Свободе». Веришь? С соски его маленького выпоил! Мать-то при родах… А потом, Егорыч, я вот что скажу — сам как сделаешь, так и поскачешь. Так уж меня научили. Тем паче сегодня. Скачка-то не простая — Дерби! Тут мелочей не бывает!
Конюх одобрительно покивал головой. Окинул ещё раз Заказа критическим взглядом… и вдруг высказался:
— Ох, паря, ну тощ он у тебя!.. Прям Кощей!.. Не, ребята, вы хоть сто раз жокеи, а чего-то в конях всё же не так понимаете. То ли дело дед мой говаривал, царство ему небесное, — не гони коня кнутом, гони овсом! Ну сам глянь, куда ему такому скакать!.. Все рёбра наружу!.. Вона, вымахал жеребчина — а силы откуда, ежели сытости нет?..
Жеребец вправду был не из мелких. Сто шестьдесят семь в холке — взрослому мужчине до глаз. Крупный в кости и притом длинноногий — как говорят конники, «рычагастый». Однако рёбра действительно можно было пересчитать, потому что гнедая шелковистая шкура обтягивала кости и мышцы туго и сухо, без лишней мякоти и подавно без жира.
— Егорыч, — Серёжа поднял голову и улыбнулся, уворачиваясь от лошадиного языка, — а про «ипподромную кондицию» ты когда-нибудь слышал?
— Кондиция, кондиция… кормить надо, вот и будет кондиция. Я, когда в армии служил… в кавалерии, в обозе, после войны сразу… Привели нам трофейных коней. Першеронами называются. Не доводилось?..
Серёжа покончил с одной ногой Заказа, перебрался к другой и снова улыбнулся, понимая, о чём сейчас пойдет речь.
— Только на картинках, Егорыч.
Дед Серёжкину улыбку воспринял по-своему.
— Вот где кондиция была! — продолжал он упоённо. — Как сейчас помню, серые в яблоках, аж лоснятся!.. Копыта что сковородки!.. Зада пополам разваливаются — силища распирает!.. Грудь — от царь-пушки ядро, никаких рук не хватит… А уж как запряжёшь!.. Как щас помню, однажды…
— Егорыч, дорогой, погоди. — Мастер-жокей наконец выпрямился, оказавшись «антихристу» пониже холки. Он был одет в белые бриджи и сапоги, но вместо яркого камзола — не в нём же под конём ползать — натянул простую спортивную майку. Похлопал Заказа по шее и вышел из денника. — Ты уж извини, после расскажешь. А то мне в весовую пора… Сейчас ребята со скачки вернутся, ты им передай — я седло взял. Пусть Заказа голым в паддок ведут…
— Серёж!.. Ты не сомневайся… Всё в точности передам…
Жокей в последний раз, уже через решётку, окинул взглядом могучего жеребца и уже повернулся на выход, когда вдруг говорливый Егорыч ещё пуще разоткровенничался:
— Я твоего Заказа, если хочешь знать, всех больше люблю. Другие, вон Гайдук тот же, это ж не конь, это ж чисто аллигатор какой-то. В денник не войти! А Миранда? Вовсе шило в заднице… Ты к ней со щёткой, а она задом хлестать… А твой… как ты его… Кузя? Вежливый всегда, ласковый… Одно слово, люблю… Честно, балую помаленьку, когда не видит никто… овсеца лишнюю баночку-другую… Гарца по-вашему…
— Не гарца, Егорыч, а гарнца, — не в силах сдержаться, улыбнулся Серёжа.
Словоохотливый пенсионер был взят на ипподромную конюшню недавно. Парня, ходившего за его нынешними лошадьми, самым подлым образом лягнула пакостница Миранда, — пришлось подыскать бедолаге временную замену. Егорыч особой квалификацией не блистал и в бутылку заглядывал чаще, чем полагалось бы, но лошадей любил искренне и сил на них не жалел.
— Ладно, Егорыч, выиграет Заказ — с него причитается. За любовь твою. Понял, Кузьма? — Сергей ещё раз потрепал коня по шее, отряхнул с бриджей опилки и, понимая, что за разговорами может опоздать в весовую, сунул старику недоуздок: