И вот тут на Серёжу снизошло внезапное вдохновение:
— Василь Никифорыч, а если я на Заказе выиграю, в отпуск за свой счет пустите? — Сказал, сам испугался, не много ли запросил, и начал оправдываться: — Мне… всего недельку-другую. Мне в Ленинград очень надо… в Санкт-Петербург…
В трубке повисло тяжёлое молчание. В отпуск? Жокея? В разгар-то скакового сезона?..
Но через секунду Серёжа услышал:
— Пущу! — И после короткой паузы: — Ты выиграй только…
Видно, победа или окончательное поражение Заказа в самом деле были для Деда вопросом жизненной важности.
В воскресенье, сразу после окончания очередных скачек, Серёжа выехал в Сайск. К Петру Ивановичу, своему старому тренеру. К Заказу, который для него, жокея, видевшего сотни коней, был всё же особенным…
Он потерял счёт времени. Не заметил, как рядом с ним села какая-то тётка. Народ постепенно наполнил троллейбус, потом начал тесниться. Все окна были открыты, но жара неотвратимо превращала медлительную машину в передвижной крематорий. Бойкие южные пенсионерки затевали пронзительные перепалки, оспаривая друг у дружки право приклеиваться к коричневому дерматину передних сидений. С таким же успехом их голоса могли бы доноситься с другой планеты — Сергей их просто не слышал.
Троллейбус между тем миновал круглую площадь, где водили хоровод увитые плющом стальные столбы, одолел, гудя и вздыхая, благословенно-тенистую Потёмкинскую «першпективу» и наконец натруженно замер перед вокзалом. Пассажиры сразу перестали ругаться и устремились на выход, и только тут Сергей, спохватившись, очнулся и одним из последних выпрыгнул в дверь.
Привокзальная площадь жила своей жизнью, суматошной и вечной. Люди с чемоданами, детский плач, запах беляшей, кукурузы, жареных семечек… цыганки в пёстрых юбках, кучкующиеся у ларька с яркой надписью «Coca-Cola»…
Рынок, автовокзал, почта и телеграф — всё находилось здесь же, поблизости. Первым делом Серёжка отправился к междугородным телефонам: надо же порадовать Деда, а заодно уточнить насчёт отпуска. Дозвониться удалось достаточно быстро, только вот Цыбули в конторе не оказалось. Ещё бы — лето, самые директорские труды!..
Правду молвить, Серёжа положил трубку, не особенно опечалившись. Он доложил? Доложил. Деду передадут? Передадут. А он будет явочным порядком считать себя в отпуске…
Не то чтобы он боялся, что Цыбуля может нарушить данное слово, — такого за директором не водилось. Но вот придумать ему ещё какое-нибудь очень важное дело на недельку-другую — это пожалуйста!
Подумав немного, Серёжка отправился на телеграф и для страховки отбил Василию Никифоровичу телеграмму:
«ПОЗДРАВЛЯЮ ПОБЕДОЙ САЙСКОМ ДЕРБИ ТЧК ЗАКАЗ МОЛОДЧИНА ТЧК УЕХАЛ ОТПУСК ДВЕ НЕДЕЛИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ТЧК ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОЗВОНЮ ТЧК ПУТЯТИН»
Потом отправился на вокзал брать билет: до самолёта на Питер ещё надо было доехать по железной дороге.
Затем на рынок — как же, в самом деле, в северный город хоть ящичек с настоящими южными фруктами не привезти?.. Он помнил, сколько стоили в Питере любимые Анькины абрикосы, которые сайские бабки насыпали ему в кулёк с полуторным «верхом» — только бери, родненький, не то пропадут!.. А груши? Вовсе не было в Питере таких медовых, румяно-бронзовых груш, только зелёные импортные замухрышки, каждая с фирменной наклейкой, чтобы ненароком не приняли за огурец… А сливы — круглые, чёрно-сизые сливы, тающие во рту!..
— Бабуля, что же вы тут с ними сидите? Ехали бы в Ленинград, обратно на «Жигулях»…
— И-и, милый, на что мне, я уж как-нибудь… потихоньку…
Первоначально запланированный ящичек ненавязчиво разросся до двух, плюс большая, здесь же купленная кошёлка. То есть к Петру Ивановичу Серёжа поехал навьюченным, как ишак. Причём не подлежало сомнению — там ему подсыплют ещё. Анечке из своего садика — как не взять?..
Шёл девятый час, когда Серёжа открыл наконец знакомую калитку и уже в полной темноте вошёл в палисадник. Из летней кухни, в которой хлопотала супруга тренера, разносились такие запахи, что поздний гость невольно сглотнул, а в животе немедленно заурчало. Хозяин дома сидел там же, под виноградником, за ярко освещённым обеденным столом, и задумчиво пощипывал большую горбушку: похоже, проголодался вконец, ожидая Сергея. Вокруг лампы бесшумным роем носились мохнатые южные мотыльки.
— Ну, наконец-то. — При виде Сергея Пётр Иванович поднялся из-за стола, и жокей сразу отметил, что радость, которой лучился тренер на ипподроме, отгорела бесследно. — Хозяйка дичь третий раз подогревает, — ворчливо продолжал Пётр Иванович. — Решили уже, что ты не попрощавшись удрал да и вещички забыл…
— Куру с пылу с жару кушать надо, — подхватила супруга. — А иначе какой вкус?.. Мойся, Серёженька, скорее да и присаживайся…
У жокея разом свело челюсти: он с утра маковой росинки во рту не имел, а уж жареной курочки не пробовал месяца два.
— Айн момент!.. — Фруктовые ящики примяли траву, Сергей кинулся по тропинке, и там, куда он убежал, скоро загремел умывальник.
Пётр Иванович привстал и повернулся к хозяйке:
— Не возражаешь? Заветную…
— Да чего уж, неси.
— Вот… — Пётр Иванович сходил в дом и продемонстрировал Сергею, с полотенцем в руках появившемуся из темноты, бутылку марочного коньяка. — В Нальчике подарили, на гастролях, директор ипподрома тамошнего поднёс… «За самую красивую езду»… Когда последний раз жокеем скакал… Лет уже пятнадцать стоит, всё повода ждал… Думал сегодня праздник отметить… Вот, дескать, и я наконец часа своего дождался… Теперь на международные… Как же… Ладно… Давай за твою победу, сынок. Заслужил ты…