— Пошли, — он повёл жокея к выходу, — мы её в холле у выхода подождём.
Внизу, ограничивая коридоры, по которым двигались зрители, живыми цепями стояла милиция. Перед самым выходом на улицу Панама остановился, и вместе с ним Сергей. Ближайший милиционер корректно потребовал:
— Проходите, пожалуйста, не останавливайтесь, — и добавил более требовательно: — Не загораживайте проход!..
Панама вынул удостоверение:
— Мне надо человека дождаться. Чтобы не было осложнений…
Сержант не дрогнул при виде грозного документа.
— Товарищ, а вы не могли бы на улице подождать?
— Не могу! — отрезал Панама.
Сержант нехотя отступил в сторону и пропустил их с Сергеем себе за спину:
— Тогда прошу здесь… только обратно в зал и не пробуйте — всё равно не пропустим…
Это утверждение Сергей был готов оспорить, если понадобится, делом, но не пришлось. Аня присоединилась к ним буквально через минуту. Она где-то потеряла своего шведского ухажёра, зато, к радости Панамы и большому неудовольствию Сергея, подцепила Любашу.
Та по привычке охорашивала причёску.
— Ну ни хрена ж себе пеночки выдают?.. — первым делом возмутилась она. И, обращаясь больше к Панаме, спросила: — Как думаете, взорвут?
— Да чушь собачья, — отмахнулся Сергей. — У нас тоже чуть что — Чечня, Радуев, Басаев!.. А потом выясняется: оболтус какой-нибудь, чтобы в школу на контрольную не идти…
— А по-моему, — сказала Аня, — всё очень даже серьёзно. Может, даже и к нашему делу относится…
— Думаешь?.. — тотчас насторожился Сергей. — Так нам надо ноги в руки — и на конюшню!..
Будто в подтверждение его слов, на проспект Добролюбова вырулил огромный немецкий коневоз. Расторопные немцы уже погрузили своих лошадей и теперь отвозили их на безопасное расстояние.
— А пожалуй, ты прав! — кивнул Сергею Панама. — Пошли, глянем!..
Лавируя в гудящей толпе, они поспешили к тыловым воротам конюшни, туда, куда в первый день причаливали коневозы.
— Я тут кое-что провентилировала… — вцепившись, чтобы не отстать, в кожаную куртку Антона, на ходу рассказывала Аня. — Бенгт не скрывая говорит, что Сирокко — не его конь… и выступать он на нём даже не собирался… Конь принадлежит его спортивному агенту, Нильхедену… тот, с согласия Бенгта, его в Санкт-Петербург на продажу привёз… Обещал, мол, кому-то… У Бенгта одна Слипонз Фари здесь… помнишь, кобылища рыжая? Ну вот, дома ещё одна есть, но молодая… рановато ей на такие…
— Вот теперь всё понятно… — Панама отреагировал так, словно добытые Аней куцые сведения вправду многое расставили по местам. — Всё правильно…
Мимо пропыхтел несогретым мотором ещё один коневоз.
— Всё правильно…
Мимо пропыхтел несогретым мотором ещё один коневоз. Финский.
Атмосфера вокруг «Юбилейного» царила приподнятая: российского зрителя такой мелочью, как предполагаемая бомба, не прошибёшь. Особенно когда на излёте хмурого дня прекращается кляузный дождь и погода, как говорят в Питере, начинает «шептать». Администрация соревнований тоже оказалась на высоте, не запаниковала и не растерялась: оркестранты в гусарской форме грянули мазурку, и костюмированные пары закружились прямо посреди живописной аллейки, в окружении многочисленной публики. Чуть поодаль загремели почти всамделишными мечами славянские ратоборцы. Ближе к служебному входу стояли нарядно «разодетые» лошади, которые должны были принимать — и, чего доброго, ещё примут! — участие в показательных выступлениях и культурной программе. Возле них — цветастые платки с кистями, синие штаны с лампасами — заливался весёлой, заводной песней казачий хор. Милиция стояла на ступенях дворца, спокойно взирая на импровизированное гуляние.
Возможный взрыв в разговорах почти не упоминался.
Пока Сергей и Антон ждали Аню за спинами оцепления, в служебном проходе возле трибун нос к носу столкнулись два человека — Гуннар Нильхеден и Андрей Поляков. Гуннар спешил на конюшню, Андрей же, наоборот, к выходу.
— Твои постарались?.. — тихо и быстро, ибо времени было в обрез, спросил швед по-английски.
— Нет. Не должно быть. Хотя…
— Вот когда коня надо было сюда привозить! — вырвалось у Нильхедена. — Время для подмены — лучше не придумаешь!.. И всё было бы шито-крыто…
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — сказал по-русски Андрей. Перевести эту философскую фразу он не надеялся, а потому просто спросил: — Знаешь, что за парень конём-то интересовался? Ты мне его ещё показал…
— Ну? — Швед уже глядел мимо, ему надо было бежать.
— ЕГО ЖОКЕЙ. Из Сайска!
Нильхеден так и прирос к месту:
— By gosh! [54]
— И поэтому я вот что… — Андрей заговорил очень быстро, насколько позволял его английский. — Вам бы под этот шумок вообще отсюда свалить. Назад в Швецию… Уговори своего!.. И повод что надо, и время самое подходящее. От греха-то… Уговоришь?
По проходу, вытесняя толпящихся сотрудников дворца, неспешно, но напористо продвигались несколько омоновцев. Сотрудники себя «посторонними» ни в коем случае не считали, но у милиции мнение было иное. И очень весомое. Поляков глянул через плечо на приближающиеся камуфляжные силуэты.
— Ты, Гуннар, главное, не волнуйся. Все будет о’кей!
Швед ему не ответил…
— Проход закрыт! — Дорогу перегородил плечистый омоновец с автоматом в руках. Не помогли ни пропуск «Оргкомитет», ни виповский бэйдж. Омоновец был непреклонен.