— В карантин?.. — Аня повернулась к нему, забыв про облюбованное пирожное. — Легче нас с тобой в карантин закатать. По документам швед ввёз сюда совершенно здоровую лошадь. Он по ним запросто может её и вывезти. Они ещё действительны. Если его спугнуть, в одночасье отгрузится… А что с кровью, Антон?
Антон вытащил из кармана платок и страдальчески высморкался.
— Извините… А что с ней… В городскую лабораторию отправили… В Москву с моей сопроводиловкой… — Панама посмотрел на часы: — В шесть утра должна была долететь. Я справлялся — насчёт ответа велели завтра звонить…
— Опять завтра! — Сергей крутанулся на стуле, словно тот его жёг. — А сегодня-то что?!.
— А сегодня соревнования будем смотреть, — спокойно ответил Панама. — Мне вчера понравилось. Честно скажу, не ожидал, что это так захватывает. Красиво…
Сергей вскочил и, не говоря ни слова, зашагал к выходу из кафе. Его чашечка так и осталась нетронутой. Не говоря уже о пирожных…
Ноги сами принесли его к боксам. Не глядя ни вправо, ни влево, он миновал посты бдительного ОМОНа и наконец очутился в привычной конюшенной суете. Поблизости от Заказа, которому он по-прежнему ничем не мог помочь, но всё-таки… Слева и справа из денников торчали любопытные, доброжелательные носы, и Сергей тотчас ощутил, как отпускает беспросветная обречённость, стиснувшая было сердце. Он почти пожалел, что ушёл из кафе. Хоть извиняйся теперь.
У денников цеэсковцев он разглядел Вовчика, хлопотавшего у открытого бокса, и не раздумывая направился прямо к нему. Увидев его, Вовчик расцвёл:
— Привет, земеля! Как отпуск?
— Зашибись, — не кривя душой, ответил Сергей.
Вовчик его интонаций не понял и продолжал по-прежнему беззаботно:
— Отпуск, это всегда дело хорошее… Как у нас говорят: «Пузо греть, не дрова тюк-тюк». Завидую я тебе, Серёга… Ничего, Василий Иваныч и меня скоро в отпуск… Обещал!.. Махну вот на пару неделек домой… в Пятигорск… Эх, гульнём!.. Поскакать-то дашь?
— А на службе не наскакался?
— Щас! Я всё больше с метлой и тачкой скачу… Знал бы ты, как по ипподрому соскучился… По ночам дорожка снится…
Как снится дорожка, Сергей сам превосходно знал. Но сейчас его грызло совершенно другое, и он спросил:
— Как этот… Сирокко? Ничего не видал?
— Ну… — Вовчик оставил ведро и совок и разогнулся, чтобы доложить тет-а-тет: — Утром выводили его. Сонный был… Как в воду опущенный… Очкарик-швед выводил. Ну, я и посмотрел. Без подков конь был…
— Точно? — Сергей ощутил новый приступ отчаяния, поняв, что из рук безвозвратно уплыл так необходимый Панаме «вещдок».
— Точно тебе говорю. Я совсем рядом прошёл. Специально смотрел — подков не было! Ни на передах, ни на задах. У него и копыта-то по полу совсем иначе стучали… Я ошибиться не мог… А насчёт возраста, так к нему в денник теперь не попасть — обе створки на замках, вот.
И верхняя, и нижняя… А у кого ключи — не знаю. Да если бы даже и знал… Тут многие своих лошадей на ночь запирают. Сам понимаешь…
Сергей понимал. Он не слышал высказывания Цыбули насчёт ночёвки с ружьём в деннике у Заказа, но если бы услышал, то согласился бы полностью.
— Ну ладно, спасибо тебе… — Он уже хотел уходить, но вовремя спохватился: — Вовчик, а этот швед ни с кем из наших, русских, случаем не базарил? Может, видел чего?
Тот задумался, и Сергей уже начал на что-то надеяться… но потом Вовчик отрицательно покачал головой.
— Нет… Тут, у боксов — ни с кем. По крайней мере чтобы я замечал… Может, где ещё… — И развёл руками: — Я ведь в основном на конюшне…
— Пойду я. — Серёжа хлопнул Вовчика по плечу. — Меня девушка ждёт.
И, повернувшись в сторону шведских денников, с чувством всеохватывающего бессилия посмотрел на закрытые — это среди бела дня! — створки дверей. Кузя, Кузя, малыш, как ты там?..
И вот тут он заметил господина Нильхедена. Того самого шведа, что рявкнул на него накануне. Владельца так называемого Сирокко. Теперь Сергей знал, как его звать. Нильхеден шёл к крану, торчавшему между денниками. И так теребил себя за ухо, словно хотел оторвать.
Сергей поборол искушение подойти к нему и невинно спросить: «Well, how’s your horse?..» [47] Нет уж. Не допускать ничего, что может быть истолковано как выходящее за рамки праздного любопытства… И, соответственно, может повредить Заказу…
Швед сделал вид, будто не заметил Сергея. Жокей ответил ему тем же. И как мог неторопливее, останавливаясь у открытых денников, направился к выходу…
— Счастливый! — догнал его Вовкин голос. — Ещё и девушка ждёт…
Русоголовый, плотного сложения парень, стоявший за ограждениями, выматерился про себя и, дёрнув из кармана трубку мобильного телефона, на ходу стал набирать какой-то номер…
Стрелка термометра сауны перевалила за отметку «сто двадцать». Покряхтывая от наслаждения, Гуннар слез с верхней полки. В чём мама родила быстро проскочил через баньку — и с разбегу бросился в озеро. Гладь воды так и взорвалась фонтанами брызг. Гуннар был не из маленьких — по озеру побежала волна. Сделав пять-шесть гребков, пловец замер, расслабленно покачиваясь на постепенно успокаивающейся поверхности. Чёрт побери! Благодать!..
Вода была, мягко выражаясь, прохладной. Озеро выточил в граните ледник, в незапамятные времена отступивший на север; Гуннар, впрочем, полагал, что часть льда с тех пор так и осталась на дне. В любом случае здешняя вода не предназначалась для неженок. И даже настоящий мужчина после раскалённой сауны мог в ней высидеть лишь считаные минуты. Гуннар нырнул, проплыл под водой десяток метров и вынырнул почти у самого берега. Поднялся и, почёсывая обильную растительность на груди, направился обратно в сауну — не спеша, давая воде стечь с раскрасневшегося, распаренного тела.