Тут необходимо отметить, что и во время службы своей во Франции, и впоследствии, в пору заграничных наездов, Александр Михайлович — так он стал именоваться вскоре после ухода из мидовского аппарата, как бы окончательно порывая с восточным прошлым — не вступал ни в какие контакты с зарубежными ветвями дома Романовых, претендовавшими на русский трон, и даже полусловом не упоминал о своих правах на царство.
Профессиональный политик, он понимал, что когда настанет пора решать этот вопрос (а он уверен был, что настанет; окончательно он в это уверовал после реставрации Габсбургов в Испании), то решаться он будет не по принципу «у кого глотка шире», и уж никак не в зависимости от того, за кем пойдет и кого предпочтет российская аристократия — поскольку у эмигрантской ее ветви не было ровно никакого влияния, часть же, так и не расстававшаяся с Россией, в подавляющем большинстве своем деградировала уже давно, задавленная страхом и необходимостью постоянно носить маску; когда оказалось можно снять ее, выяснилось, что маска накрепко приросла к телу и стала лицом, и сколько ни кричи о своем, пусть бы даже от Рюрика, происхождении — уровень и мысли и действий никак не поднимался выше среднекупеческого, разве что наглости иногда проявлялось больше, да и то лишь у немногих. Нет, вопрос должен был решаться не в этих кругах, а определяющими при сравнении прав должны были явиться политические, а не родовые связи, понимание государственных перспектив и полное отсутствие страха: как перед массами своих (в перспективе) подданных, так и перед мировым общественным мнением. Есть все основания полагать, что отец нынешнего претендента стал разрабатывать диспозицию предстоящего сражения за престол весьма заблаговременно, и Александр Александрович, нынешний претендент, был воспитуем в этом духе с самых младых ногтей. Что, разумеется, пошло ему только на пользу.
Что же касается его жизненного пути, то образование он получил весьма недурное: сперва — в одном из частных московских лицеев, где его, пользуясь термином из области слесарного искусства (к которому он тяготел, как и великий его предок, чье имя до сих пор с достоинством, хотя и после перерыва, носила невская столица), ободрали, то есть придали форму болванки; обточкой же ее и полировкой занималась уже во Франции его материнская родня в пору, когда он продолжил образование в Сорбонне; предметом своим он, не столько, может быть, по склонности, сколько по рекомендации семьи, избрал востоковедение. (Впрочем, если голос крови действительно существует — а мы полагаем, что это именно так, — то у него и не могло возникнуть сколько-нибудь убедительных контраргументов.) Потом он предпринял, как говорили в те времена, финт ушами: вернувшись в Россию, предложил свои услуги Министерству обороны, был принят, что называется, с распростертыми объятиями, ему, в порядке исключения, разрешено было экстерном пройти курс военной академии, вслед за чем он в звании капитана направлен был, согласно собственному рапорту, служить на Северный Кавказ, где командовал ротой горных стрелков (такой род войск был к тому времени восстановлен в российской армии, хотя вернее было бы называть их горно-десантными войсками: боевую подготовку они проходили в десантном объеме, но с учетом специфики действий в горных условиях; войска эти выделялись коричневыми беретами и стопроцентно славянским личным составом). Затем недолгое время служил адъютантом старшим горнострелкового же батальона, но уже вскорости переведен был для дальнейшего прохождения службы в штаб округа, а затем и возвращен в Москву, уже в Генеральный штаб. Прослужив в общей сложности почти полных десять лет, получив звание полковника, он подал рапорт об отставке — и рапорт этот, ко всеобщему удивлению, был принят и удовлетворен. Сняв погоны, Александр Александрович начал работать в фирме своей матери, постигая премудрости прикладной экономики или, проще говоря, бизнеса. Через некоторое время он стал как бы полномочным разъездным представителем директората, и дни свои проводил в перелетах, инспекциях, знакомствах и переговорах — в равных долях в России и за границей; таким образом, досконально изучил он и производство, и управление им, и маркетинг и обзавелся если не друзьями, то более или менее надежными контрагентами во всех больших домах, связанных с электроникой — а кто с ней не был связан в середине ХХI века? Материально, естественно, был обеспечен весьма и весьма неплохо, а кроме всего, пользовался даже в самых замкнутых кругах (доступ куда ему давало пока что лишь происхождение его матери, всем известное, а не отца, которое пока еще не пришло время обнародовать, чтобы не дать конкурентам времени на противодействия) репутацией человека безукоризненно светского и столь же безукоризненно порядочного; невзирая на далеко уже не юношеский возраст, у него не было даже никаких неприятностей с женщинами — белый фрак его оставался идеально чистым (чего это стоило ему самому — другой вопрос, но женщина побеждает все остальное лишь тогда, когда ее партнер не одержим какой-то более высокой или более глубокой идеей).
Было известно, что он — хозяин своего слова, что не имеет обыкновения обманывать — даже когда это было бы выгодно; с другой стороны — и его обмануть весьма сложно, да и чревато нежелательными последствиями: память, ко всему, у него была отменная и на добро, и на зло. И, наконец, все понимали, что связи, опыт, способности и деловая хватка делали его единственным претендентом на пост главы все ширившейся фирмы — с того самого мгновения, как Софи-Луиза надумает удалиться на отдых. Безусловно, это общее мнение было правильным — только с фирмой был некоторый недолив: он и впрямь собирался возглавить фирму, только название ее было — Россия. Российская Империя, если угодно, акционерное общество с неограниченной ответственностью.
Вот как рисовался — или должен был рисоваться современникам жизненный путь человека, которого многие хотели видеть государем всея Руси — и не только Великия и Белыя.