Нельзя обойти вниманием то, что вскоре после этой конференции произошло по меньшей мере два события, заслуживающих упоминания: на Северном Кавказе возникло неожиданное благодатное спокойствие, чего уже и перестали ожидать (правда, таджикские государства, светская республика и Исламский эмират, все еще обменивались свинцовыми любезностями), и второе — не правительство России, но некоторые банки и крупные компании получили довольно ощутимые кредиты — под льготный процент, но (как стало известно позже) на определенных политических условиях. После этого партия азороссов быстро ударилась в рост.
Кстати, немалая часть из полученных денег пошла в деревню. И, что уж совсем странно, их не разворовали; очевидно, своевременно предупредили, кого нужно, что это — табу, не то и головы недолго лишиться. В самом прямом смысле слова.
Из всего этого должно было, кажется, следовать единственное верное умозаключение: партия азороссов сегодня делала нужное и полезное дело и с политической, и с экономической точки зрения. Изгонов же делал выводы совершенно противоположные, пытаясь доказать, что куда лучших результатов добились бы именно Объединенные Коммунисты — если бы им не мешали, а, наоборот, поддерживали бы. И что лучшее будущее может находиться в любой стороне, но только не в той, где развевалось зеленое знамя Пророка.
Так. Но в таком случае некто Стирлинг, обратившийся ко мне, может оказаться…
…Размышляя так, я пропустил мимо ушей некоторую часть изгоновского доклада, а когда хотел снова вслушаться, мне помешал кто-то, опустившийся на стул рядом со мной; стул этот еще только что был занят, но вдруг освободился как по заказу. Я совладал с собой и даже не повернул головы, когда прямо в ухо мне едва слышно — легким ветерком — прошептали:
— Реан — доктору. В центре все в порядке. Смена произошла. Предупреждение оказалось полезным. Яичко было гусиным; извлечено целым и сварено.
Я лишь поднял брови, продолжая смотреть на докладчика, но совершенно перестав слышать его. Присевший рядом правильно истолковал этот знак удивления: ко мне следовало обращаться по фону, — горошина с самого утра лежала у меня в ухе, — но никак не путем личного контакта. Он так же едва уловимо пояснил:
— Сильные помехи: театр заэкранирован и подстрахован, сигнал не доходит.
Я чуть кивнул; это было разрешением продолжать информацию.
— Вас просят до события разобраться со списком.
Я чуть кивнул; это было разрешением продолжать информацию.
— Вас просят до события разобраться со списком. Непременно до начала. Второе: интересующий вас не найден. Продолжать поиски?
Тем же движением головы я выразил согласие.
Курьер исчез. Однако недолго пустовавшее кресло рядом со мной снова оказалось занятым. Меня обдало валом мужского благоухания: горьковатый запах дорогого лосьона, чуть приторный — дезодоранта, привычный — хорошего табака и вызывающий легкую ностальгию коньячный букет. Все это прекрасно монтировалось с давно знакомым образом несостоявшегося адмирала Седова.
— Привет четвертой власти, — проговорил он в полный голос, не обращая внимания на соседей. — Так и думал, что ты где-нибудь здесь тусуешься. У тебя уши не вянут от его болтовни?
— Ну почему же, — сказал я. — Интересно ведь, в каком гробу он собирается похоронить идею монархии.
— Да плевать ему на монархию; на деле они всего лишь против ислама — потому что он пытался с ними как-то договориться, но требовал идеологических уступок: он их идеологии никак не приемлет, а без своей догматики и популизма его партия — пустое место, полный вакуум.
На нас зашикали: оказывается, мы мешали слушать людям, принимающим все говорившееся всерьез; были тут, оказывается, и такие.
— Давай выйдем, разомнем кости, а то у тебя, наверное, дейдвуд уже онемел. Поболтаем где-нибудь в буфете, как два разумных человека, — предложил Изя.
Я пожал плечами: в конце концов, почему бы и нет?
— Только застолбим места: мне еще могут понадобиться.
Изя наклонился к соседям и грозно предупредил; я же на всякий случай положил на кресло носовой платок. Изя вытащил из кармана небольшой пакетик в оберточной бумаге и бросил на свое место.
— Что там у тебя? — поинтересовался я. — Как бы не увели.
— Пусть попробуют. Ну пошли-пошли, удобный столик освободился, да не сомневайся, я пригласил — я и заплачу.
Мы обосновались в буфете, и Липсис заговорил; я ожидал, что он начнет хохмить, но отставник, как оказалось, был настроен серьезно.
— Я вот тут слушал его — с балкона, пока тебя не обнаружил, — и подумал: что касается позиции Федеральной партии, то давно известно, что сам по себе факт — ничто, зато его интерпретация — все. Я бы сказал даже больше: фактов как таковых вообще не существует, ибо мы с самого начала имеем дело только и исключительно с истолкованиями. — Он усмехнулся. — Даже если событие в миг своего совершения запечатлено на пленку, — слишком многое зависит от точки, в которой помещалась камера. Что уж говорить о показаниях свидетелей! Но если это справедливо по отношению к частному случаю, то тем более относится к положению страны в целом, поскольку здесь количество интерпретаций следует перемножить на число самих событий, верно? Произведение этих чисел и дает нам количество возможных вариантов — во всяком случае, порядок величины. Согласен?