Изя вскочил.
— Не спеши, — успокоил я, — больше он не уйдет. Отбегался.
Один из подарков, сделанных мне Изей, — индикатор — надрывно пищал у меня в кармане. Да, это был действительно «меченый официант», так я мысленно окрестил его. Я сказал Липсису:
— А твоя штука ничего: работает. Глубоко ты в него засадил свою метку.
— Удерживается в организме до месяца.
— Это твои люди? Ну, командуй.
Изя отдал распоряжения своим подскочившим ребятам. И мы подошли к пытавшемуся убежать. Изя, покряхтывая, перевернул его на спину. Подоспели люди Иванова и окружили нас, отгоняя любопытствующих. Мы смотрели в лицо спящему.
— Масочка, — сказал Липсис.
— Очередная, — согласился я. — Сними-ка.
Он сорвал с противника тонкую маску из эластичного, теплого на ощупь пластика. Открылись другие черты. Я опустился на корточки и нащупал его пальцы: не скрипача, но механика.
— Я его знаю, — сказал я. — Брал его ночью на даче. А потом он сбежал. И ты его знаешь: официант с приема. Это его твои ребята пометили.
— Не зря тогда шейх попросил подстраховать тебя, — сказал Изя задумчиво. — А видеть я его видел, точно. Занести его сейчас в автобус, что ли? А то сюда вскоре весь съезд перекочует. Ребята, ну-ка, взяли!
— Только не туда, — возразил я. — Автобус нам еще и самим понадобится. Ты говоришь, видел? А я его не раз встречал. Начиная с вокзала. Маска была, конечно, другая. И потом — на кладбище. Там твой индикатор сработал, но я слишком поздно спохватился. Уложите его в любую нашу машину, остальное решим потом.
Я обернулся: сзади меня тронули за плечо. То был Иванов.
— Торопят, — сказал он. — Претендент недоволен. Время уходит, там ораторы мелют всякую ерунду… Можно дать добро?
— Дробь, — сказал я. — Посмотрим сначала, что в зале.
— Ну пошли побыстрее, — сказал Иванов.
— Нет. Посмотрим отсюда, — предложил я, и мы по одному залезли в микроавтобус.
Здесь располагалось несколько мониторов; на первом была видна сцена, второй показывал зал, третий панорамировал бульвар перед театром. Но непривычный для глаза пульт, а точнее — джойстик и компьютерная клавиатура, хотя и не в стандартном исполнении, управляли, как я вскоре убедился, только камерой: той самой, мысли о своеобразии которой и привели меня сюда.
Осторожно осваивая управление, я заставил камеру слегка поворачиваться вокруг вертикальной оси, поднимать и опускать объектив. Устройство работало прекрасно, и я пожалел, что в числе нашего снаряжения еще не было таких — с перекрестием прицела в самом центре монитора, с верньерами тонкой наводки и тормозными приспособлениями, позволявшими наглухо закрепить находившуюся в зале камеру в любом положении.
— Это бы все можно и потом! — Иванов нетерпеливо переминался с ноги на ногу у меня за спиной. — Пора открывать!
— Еще чуточку терпения, — осадил его я. — Пока я тут копаюсь, огляди-ка зал: там все в порядке?
— Уже смотрел. Все нормально, только терпение у них кончается.
И в самом деле, постепенно усиливающийся гул, складывавшийся из множества голосов, явственно доносился и сюда: система была снабжена хорошими микрофонами.
— А ты посмотри по балконам. Если что…
Он понял меня с полуслова и занялся второй камерой. Липсис, до сей поры осматривавшийся безмолвно, проговорил:
— Интересно: у них антенна снаружи; вы не прикинули, куда они собирались транслировать?
— На спутник, куда же еще, — откликнулся я.
— Где-то с нетерпением ожидают их сообщения… Ладно, ребята, не отвлекайте меня еще минуту-другую…
Но Иванов не утерпел:
— Смотри-ка: вон твоя дама сидит…
Я невольно покосился. И в самом деле, на почти пустом балконе второго яруса в гордом одиночестве восседала Наташа. Она выглядела грустной, и мне вдруг очень-очень захотелось быть в эти секунды рядом с ней, взять за руку и сказать что-нибудь такое, от чего она сразу улыбнулась бы и посмотрела на меня так, как только она одна и умела. Но именно сейчас я никак не мог находиться там, и даже будь у меня клонированный двойник, я не доверил бы ему занять мое место ни здесь, ни рядом с ней.
Кроме нее, двумя рядами выше, на балконе располагался всего лишь один человек.
— Гляди, — сказал я Изе. — Наш Долинский и в самом деле скромничает: не в первом ряду, как вся азороссовская шляхта, а на самой камчатке… Скромность, как говорится, украшает… кого там было? Политика?
На самом деле я отлично помнил, кого украшала скромность: большевика, вот кого.
— Думается мне, — проговорил Изя медленно, — что этот парень никогда и ничего не делает без причины.
— Просто осторожничает, — сказал Иванов. — После аварии.
— Ммм… — пробормотал я. — Пожалуй, правильно. Сделаем тогда так: я работаю с первой камерой, ты, каперанг, следи за залом. Больше всего за балконом. За Долинским. Что-то есть в его скромности, что паче гордыни.
— А я?
— Иди, командуй дальше, — сказал я Иванову. — Можешь передать добро. Пусть начинают.
— Ну наконец-то, — пробормотал он облегченно.
— Только охрану оставь.
— Не надо, — сказал Изя. — Там мои. В случае чего справятся.
— Оставь, оставь, — повторил я. Иванов кивнул и исчез, осторожно затворив за собой дверцу.
— Ну что же, — сказал я Липсису. — Премьера начинается — и, похоже, сразу же с последнего акта.