Возле театра появилось наконец то, чего азороссы до сей поры не видели: тяжелые машины телевидения с параболами антенн и длинными толстыми кабелями. Похоже было, что сторонникам Искандера решили в один день возместить все то, чего они были лишены до сей поры: телекамеры устанавливались уже начиная с ближних подступов. Прямо удивительно, какими простыми способами можно добиться крутого изменения обстановки, — не без некоторого ехидства подумал я. — Кстати, никто из телевизионщиков не нацепил траурной повязки; и по их виду не скажешь, чтобы они очень уж сокрушались. Испуганы — это верно, а вообще для них в данном случае горе — не беда.
Однако телевизионщики были не единственными, кого я взял на заметку. Куда интереснее казались те, уже начавшие приезжать люди, коим предстояло сегодня принять важнейшее решение — кому впредь править Россией, иными словами — какой она станет и куда двинется.
Компания была любопытная — прежде всего тем, что у людей, входивших в нее, было очень мало общего — можно было бы даже сказать — ничего общего, за исключением одной-единственной причины, которая и собрала их вместе. А помимо нее, у одного из них — пока я все еще не знал, у кого именно, и те, кто снабдил меня этой информацией, тоже оставались в неведении, — была и другая причина, полностью противоположная первой. Если бы не существовало этого человека, и у него не было бы второй причины войти в эту компанию, — я, вернее всего, сидел бы сегодня в своей немецкой конторке и занимался совершенно другими делами. Но он был, и был я.
Первая, общая для всех причина заключалась в том, что не позже, чем через полтора, от силы два часа тут должен был, как уже сказано, открыться Программный съезд партии азороссов. Хотя, как мне было известно, для партии первоначально предлагалось и другое имя: «Евразийский союз» — что указывало на происхождение основополагающих идей новой организации по меньшей мере от Чаадаева и позволяло оперировать многими звездными именами русской философии, вроде Трубецкого или Соловьева. То были люди весьма умные и достойные, и ошибались они только в одном: хотели идти на Восток под хоругвью Православия, что было нереально по тысяче и одной причине. Азороссы эту ошибку собирались исправить — и исправили. А те люди, чьи имена, изображения и биографические (и прочие) данные были мне предоставлены на компакт-диске, как раз и являлись членами Исполнительного комитета партии с самого дня ее возникновения.
Целью своей партия ставила не только восстановление в России монархии; таких партий на сегодня было — хоть пруд пруди, и не было никакой надобности создавать еще одну (кроме разве что честолюбия ее организаторов — но этого не всегда бывает достаточно, нужны еще и немалые деньги, и еще много чего).
Азороссы эту ошибку собирались исправить — и исправили. А те люди, чьи имена, изображения и биографические (и прочие) данные были мне предоставлены на компакт-диске, как раз и являлись членами Исполнительного комитета партии с самого дня ее возникновения.
Целью своей партия ставила не только восстановление в России монархии; таких партий на сегодня было — хоть пруд пруди, и не было никакой надобности создавать еще одну (кроме разве что честолюбия ее организаторов — но этого не всегда бывает достаточно, нужны еще и немалые деньги, и еще много чего). Однако азороссы (это наименование еще в начале понравилось мне больше, чем второе) ставили своей целью не просто реставрацию монархии, но и избрание на царство конкретного претендента. В этом тоже не было ничего необычного: никакая власть не существует без конкретного ее носителя. Необычное было в личности претендента, которого эта партия намерена была выдвинуть, и чья биография, размноженная в десятках тысяч экземпляров, сейчас с успехом раздавалась и перед театром, и внутри него.
Вообще-то формально до сих пор никакие претенденты не выдвигались. Выборы монарха, как бы смешно это ни казалось, должны были бы проходить по тем же законам, по которым в России вот уже несколько десятков лет проводились выборы парламентариев и президентов. Законы эти, правда, неоднократно менялись, но главным образом в деталях, основа же оставалась первоначальной. Но в соответствии с этими законами прежде, чем избирать на царство, население должно было высказаться по поводу самого восстановления монархии, проголосовав на референдуме «да» или «нет». И в соответствии с законом, только после этого можно было начинать — в случае положительного ответа — подготовку к избранию на царство, выдвижению и регистрации претендентов, и так далее. Однако соблюсти закон было затруднительно по одной причине: проводить в скором времени еще одну всероссийскую кампанию было бы слишком накладно, а если бы кто-нибудь и не пожалел денег — избиратель скорее всего просто не пошел бы к урнам: ему все эти церемонии успели уже изрядно надоесть. И поэтому нашли компромиссный выход: фактически претенденты были объявлены и предвыборная кампания велась — но официально ничего такого не существовало, и de jure объявлять претендентов можно было только начиная с сего числа. Поскольку если, скажем, в тринадцатом году, о котором уже говорилось, да и в две тысячи семнадцатом отрицательный результат подобного референдума можно было бы с полной уверенностью предсказать заранее, — тогда никому и в голову не пришло всерьез и вслух говорить о такой постановке вопроса, то сейчас, в две тысячи сорок пятом, в год Столетия Победы (все еще памятной на Руси), уже не оставалось сомнений в положительном решении проблемы; настолько не оставалось, что референдум и избрание, отложив закон в сторону, решили объединить — для экономии времени и денег, что, как известно, есть одно и то же.