— Метро здесь далеко? — спросил я. — В этом районе я не очень ориентируюсь.
— Не близко. Минут пятнадцать.
— Только, по возможности, глухими местами…
К счастью, это был один из исторических районов Москвы, богатый тихими — особенно в ранний час — переулками. За время работы с Хилебиным Наташа успела достаточно хорошо познакомиться со здешней топографией. В метро — вход из подземного перехода — мы и в самом деле оказались через четверть часа.
Ехать пришлось с одной пересадкой. В холл отеля мы вошли непринужденно, с ощущением своего законного права быть здесь и с видом деловых людей, у кого каждая минутка на счету и которых здесь, безусловно, уже ждут. На самом деле я был уверен, что тут никто нас не подстерегает.
И напрасно.
Едва мы разделись в номере и я заказал по телефону завтрак, как в дверь вежливо постучали. Официант, даже передвигайся он со скоростью света, просто не мог бы успеть заказать и получить все по продиктованной мной программе; стучал явно кто-то другой.
На всякий случай я изготовил браунинг — но так, чтобы он не бросался в глаза нежданному посетителю.
Стук повторился, и я, жестом отправив Наталью в спальню и заняв позицию справа от двери, крикнул:
— Открыто!
Дверь медленно распахнулась, и в комнате появился американец. И я сразу понял: он обязательно должен был появиться. Именно сейчас и именно тут. Я непростительно упустил из виду, отвлеченный более существенными вопросами, что как раз сегодня в номере должна была появиться моя статья. Та самая, которую я даже не начинал писать — и, откровенно говоря, вообще не собирался. Утренние номера уже вышли. Но даже если бы он не успел просмотреть нужное ему издание, он и так заранее знал бы, что материал редакцией не получен. Ну, что же — придется поговорить на тему о.
— Милости прошу, — сказал я как можно любезнее, придерживая пальцами карман брюк, чтобы рукоятка не очень высовывалась. Для интерьера эта модель браунинга, пожалуй, все же великовата; этот инструмент любит более обширные пространства. Но выбирать не приходилось.
Гость вошел.
6
Со стороны глядя, можно было подумать, что за столом сидят добрые друзья, улучившие среди житейской суеты минутку, чтобы вспомнить веселые старые времена. Американец держался образцово: на лице его не было написано ничего, кроме искреннего доброжелательства с примесью разве что легкого недоумения: словно он попросил товарища о пустяковой услуге, а тот неожиданно взял и отказался, и остается только удивленно сожалеть. Текст, однако, не совсем соответствовал видимости.
— Я внимательно просмотрел утренний номер «Третьей газеты».
— Она порой бывает занятной. — Я постарался произнести это как можно невозмутимее. — Что вы там нашли интересного? Что-нибудь на тему о предстоящем референдуме?
— Не валяйте дурака, — огрызнулся он. — Вы не сдержали слова. Это очень нехорошо.
— Не уверен, что вы правы. Я не давал слова. Я сказал, что напишу статью, если ваши аргументы покажутся мне убедительными.
— Это следует понимать так, что они вас не убедили?
— Совершенно верно. Я дорожу своей репутацией больше, чем заработком, даже очень хорошим. По сути дела, что нам дают ваши записи? Несколько человек собрались вместе и стали фантазировать на некую тему. Но фантазировать можно о чем угодно; использовать этот материал можно было бы лишь при условии, что найдена несомненная связь между их болтовней — и сегодняшними реальными событиями. Но ведь такой связи нет — или, во всяком случае, она не прослеживается.
— Да неужели? Не понимаю, каким образом о вас могло возникнуть мнение как о проницательном и умелом журналисте. Вам стоило только всерьез подумать, чтобы увидеть все эти связи: они лежат на поверхности!
— Вы полагаете? Хорошо; я не обижусь, если вы укажете мне пальцем хотя бы на одну из них.
— Нет ничего проще. Пожалуйста: после известного нам разговора проходит совсем немного времени — и на Ближнем Востоке состоится совещание эмиров, посвященное именно этой теме. Что это — случайное совпадение? Идея, носящаяся в воздухе? Нет, в нашем мире не происходит чудес, но реализуются закономерности. Просто идея по каким-то каналам доходит до исламских лидеров — они обсуждают ее, оценивают и решают осуществить. Таким образом, возникает некий план, — даже не план, а заговор, направленный прежде всего против России, но не только: против всего христианского мира. Просто, не правда ли: поднять кампанию за восстановление в России монархии, и в качестве монарха посадить своего ставленника — пусть он формально и не будет исповедовать ислам. Но Россия уже более тысячи лет — христианская страна! Если ислам, пусть и неявно, выходит на границы Центральной и Западной Европы — вы можете себе представить последствия?
— Они могут развиваться по нескольким направлениям. Однако полагаю, что к мировой войне они не приведут. Но главное — даже не это. Откуда вы взяли, что происходило какое-то совещание? Мне ничего об этом не известно, да, по-моему, и никому другому тоже. Если у вас есть убедительные доказательства…
— Дойдет дело и до них. Сейчас важно проследить последовательность событий. По сути дела, я делаю эту работу за вас. Итак, происходит это самое совещание — а через некоторое время тут, в Москве, и почти одновременно в некоторых других городах России начинаются настойчивые разговоры относительно так называемого тройственного раздела. Вы должны знать, в чем заключалась эта идея.