— И тогда они отбросят нас…
— Если мы не сумеем обосноваться. Но развитие экономики будет зависеть от нас. И мы не станем ничего выпускать из рук. А если важные рычаги — пусть и не все, разумеется — будут контролироваться нами… Это одно условие. И второе: надо обеспечить доброе отношение к нам русской власти.
— Нынешняя власть мне не кажется способной на такое отношение. Они взывают к религиозному чувству подданных, сами непрестанно выказывают свою преданность церкви — но, насколько можно судить, за этим не стоит глубокая вера, а лишь желание нравиться. И поэтому…
— Нет сомнений — они именно таковы. Но ведь это — сегодняшние правители; нам вряд ли придется иметь дело с ними. За последние тридцать лет — с начала нового века по их летосчислению — в России приходили к власти новые лица и группировки; они там меряют время четырехлетиями и восьмилетиями. А значит, пока мы приготовимся к серьезному разговору, и еще более — к решающим действиям, власть сменится самое малое один или два раза. И все, что нам нужно — это чтобы с последней из этих властей можно было бы договориться по-настоящему.
И все, что нам нужно — это чтобы с последней из этих властей можно было бы договориться по-настоящему.
— Если только это будет возможно.
— В этом нет ничего невозможного — если начать сегодня же, не ставя никаких политических условий, оказывать России предпочтение — в делах торговых, но прежде всего — в финансовых. Думаю, наши банки, самые мощные из них, прислушаются к нашим пожеланиям. Кроме того, приоткроем им африканский рынок — не только оружейный. За какие-нибудь десять лет Россия настолько привыкнет к нашему присутствию в ее производстве, финансах, торговле — что потом уже не сможет отказаться от всего этого, не создав себе крупных неприятностей — может быть даже, непосильных. Потому что усиление нашего присутствия будет неизбежно сопровождаться вытеснением западных банков и фирм: ведь наши условия будут куда выгоднее для этой страны, выгоднее реально, а не только на словах. Льготные, а то и вовсе беспроцентные кредиты, не обусловленные никакими дополнительными требованиями; полнокровные инвестиции не столько в добывающую промышленность, сколько в производящую, а также и в сельское хозяйство — оно у них и сегодня в крайне плачевном состоянии; заинтересованность не в их сырье, но в готовом продукте — все это заставит их предпочитать нас любым другим партнерам. Прибавьте еще и то, что как только на Западе сообразят, что именно происходит, — они будут пытаться оказать на Россию давление, чтобы вернуть ее на путь истинный; но у России идиосинкразия к давлению извне, в этом они очень похожи на нас, арабов. А если дела будут развиваться именно таким образом — думаю, мы — если Рабб так пожелает — со временем сможем оказать немалое влияние на укрепление в России такой власти, которая, самое малое, будет смотреть на союз с нами более чем благосклонно.
— У меня все еще сомнения: возможна ли такая власть в России? Обернитесь назад: за все последние десятилетия там никогда не существовало согласия между правителем и меджлисом — независимо от личностей. Там правитель слишком ограничен в своих действиях…
— Лишь на первый взгляд. На деле же в России — опять-таки как и у нас — давняя традиция единоличного правления, независимо, есть ли там меджлис или его нет. И все зависит от лица. Если к власти придет некто, обладающий авторитетом у населения и наделенный правами…
— Вот если бы у них появился король…
— А разве я не говорил вам, что об этом тоже был разговор? Они и сами понимают, что именно такой выход явится для них наилучшим.
— Воистину, это было бы хорошо. Но боюсь, если даже они захотят этого, нам от этого будет мало пользы: им нужен король, которого признает весь мир, но прежде всего — они сами; то есть король по праву. Значит — кто-то из потомков династии, которая царствовала последней. Такие люди есть, но они — люди Запада, и не приблизятся к нам.
— Так думал и я. И поручил собрать сведения. Они оказались неожиданно обнадеживающими. Есть и другие потомки. Законные более других. Их родоначальник — Мир Али ас-Сабур, сын последнего русского шахиншаха. Он спасся и жил при дворе тегеранского шаха Резы. У него было мужское потомство. Сейчас там не осталось никого из этой линии, но я приказал искать везде. Напасть на след. Если это нам удастся…
— О, это был бы мард-и-вакт наших времен.
— Воистину, если бы такой человек взошел на русский трон, он заслуживал бы имени Сахиба аз-Замана, владыки эпохи.
— Именно так, эмиры.
— Но будет ли он мусульманином?
— Внешне — быть может, и нет.
— Но будет ли он мусульманином?
— Внешне — быть может, и нет. Но душой — наверняка. Ибо по принесенным мне сообщениям, все женщины в этой линии, начиная с жены Мир Али, были мусульманками. И что бы ни происходило с ними потом — конечно же, ими и оставались. Аллах акбар.
— Аллах акбар. Но все же мы должны призвать к размышлениям об этих делах наших иджма.
— Да будет так. Итак, мы согласны в этом?
Я услышал одобрительные восклицания.
Теперь я мог быть уверен в том, что брошенные мной зерна упали на плодородную почву.