— Наташа — ваша дочь? Знаете, а ведь мне, откровенно говоря, показалось…
— Вам правильно показалось, — сказал я тоном, ставившим предел разговору на эту тему. Он понял, разумеется.
— Думаю, — сказал он, меняя тему, — целесообразно было бы вас проводить до вашего расположения. Для полного спокойствия.
Для полного спокойствия. Машину вызвать мне недолго. С охраной.
Конечно, это было бы целесообразно — только не с точки зрения моих дальнейших планов на сегодняшний вечер — вернее, уже ночь. Мы с Наташей должны были до утра исчезнуть бесследно.
— Очень благодарен за заботу. Но имею основания отказаться.
Он кивнул:
— Полторы секунды… А как с кучностью?
— Соответствует.
— Ну, что же — вам лучше знать, что вам нужно.
— Мужчины могут смотреть, — донеслось из-за наших спин.
Мы отошли от окна. Наташа экипировалась. Было немного заметно, однако когда наденет плащ — все аномалии укроются. Sehr gemuеtlich.
— Ну что же — до завтра? — сказал я, чтобы откланяться.
— Будем надеяться, — ответил он. — Кстати, насчет завтра: у вас есть… что-нибудь?
Странный вопрос, не так ли? Но совершенно понятный.
— Нет. Не считаю нужным.
— А до завтра достать можете?
Я призадумался, понимая, что без причины Филин не стал бы этим интересоваться.
— Боюсь, что нет.
— Боюсь, что нет… — повторил он. — I’m afraid… Живали в Англии?
— Почему же обязательно, — возразил я. — К нам через литературу пришло столько конструкций.
— Верно. Обождите, соберусь с мыслями. Думается, тут вы дали маху. Чтобы охранять даму, рыцарь должен быть вооружен. Хорошо. Одолжу вам — из своих запасов. Ничего особенного, конечно, девятимиллиметровый браунинг — презент одного ближневосточного коллеги, подружились на совместных учениях.
— Да не надо…
— Вы прогноз погоды слышали?
— На завтра? Нет еще.
— Ожидается резкий, порывистый ветер до шести баллов.
— Вот как, — сказал я. — А осадки?
— Обещают и осадки.
— Тогда давайте, — сказал я.
3
До бывшего жилища Блехина-Хилебина добраться удалось без помех. Внизу, в подъезде, мы немного постояли, прислушиваясь. Было тихо. В этот час люди уже укладываются спать или сидят перед телевизором с приглушенной громкостью; в России акустика порой хромает в концертных залах, в жилых же домах она идеальна. Я спросил:
— Какой этаж?
— Восьмой. Лифты там дальше, налево.
Я покачал головой:
— Не надо. Пойдем пешком.
Наталья, похоже, удивилась, но спорить не стала. Сказала лишь:
— А я даже не знаю, где тут лестница. Не приходилось…
— Ничего. С нашими талантами непременно отыщем.
— А скажи…
Я прервал ее, приложив палец к губам:
— Тсс… Враг подслушивает.
Но в ее жизни эта формула ничего уже не значила. Хорошо быть молодым.
Лестницу мы, конечно, нашли; она шла практически снаружи дома, и с каждой площадки можно было окинуть двор взглядом, чем я и воспользовался.
Хорошо быть молодым.
Лестницу мы, конечно, нашли; она шла практически снаружи дома, и с каждой площадки можно было окинуть двор взглядом, чем я и воспользовался. Никакой подозрительной суеты не заметил; за все время, пока мы поднимались, только один человек пересек двор, не совсем уверенно ступая, но и он скрылся совсем в другом подъезде, в противоположном корпусе. Похоже, на хвосте у нас никто не сидел, да и неудивительно: прежде чем отпустить нас на все четыре стороны, генерал Филин принял меры, чтобы сделать наш отход безопасным; люди для этого у него, как оказалось, были. Перед тем как войти с лестничной клетки восьмого этажа, мы снова с полминуты помедлили. Но и тут было тихо. Дверь я распахнул рывком: такие ничьи двери, бывает, скрипят, и чем медленнее отворяешь их, тем скрип этот тянет за нервы дольше и противнее; кроме того, если за дверью кто-то поджидает тебя, выгоднее не дать ему времени на подготовку.
Но нас никто не ждал, и мы с Наташей ничуть не обиделись на отсутствие чьего-то внимания. Нужная дверь была, как я и думал, опечатана. Но самым примитивным образом: при помощи наклеенной бумажной полосы с фиолетовыми печатями и чьей-то загогулистой подписью. Я вытащил из кармана ножик-шпрингер с длинным, узким клинком. Клей, как ему и полагалось, оказался халтурным, и один край полосы — тот, что был на двери, а не на косяке — удалось отделить легко и без потерь.
— Ключей у тебя, конечно, нет.
— До такой степени наши отношения не дошли, — сухо сказала она.
— Не обижайся. Я просто уточняю.
— Мог бы и не в такой форме. Ясно же: будь они у меня, я давно уже сказала бы.
— Приношу извинения за непродуманную форму вопроса. А теперь займемся делом.
— Ты уверен, что нам надо взламывать дверь, врываться в жилье покойного?
— Тебе кажется, что тут, в коридоре, ночевать будет удобнее? А что касается взлома, то его просто не будет. Произойдет лишь негромкий диалог с замком — он хотя и с иностранным паспортом, но, полагаю, откликается на обращение по-русски…
Я уже упоминал, что сумка, без которой я на улицу не выходил, была достаточно тяжелой, хотя наполняли ее вовсе не воспоминания. Я пошарил вслепую и вытащил нужный инструмент: в сумке все лежало не россыпью, как в дамском ридикюле, а располагалось по соответствующим кармашкам, карманам и карманищам.