До сих пор мне казалось, что он в число интересующих меня персон никак не входит.
Почему? Скорее всего потому, что мы с ним знакомы с младых ногтей, потому что он относится ко мне хорошо, потому что — по его словам — продолжает искренне любить Россию — и так далее. Но ведь это все лишь предположения или пожелания. А если на самом деле он работает на заокеанскую державу? У меня нет никаких гарантий обратного.
Короче говоря, я знаю его таким, каким он мне представляется. А каков он на самом деле? Хотя бы эта его встреча с Абу Мансуром: чего он добивался? Не пытался ли повлиять на аравийского вельможу, с тем чтобы тот принял решение не в нашу пользу? И насколько безопасно — позволить ему находиться вблизи претендента?
Да; если мои оппоненты заранее знали, что я буду каким-то образом ввязан во всю эту игру, то с их стороны это был бы хороший ход: подсунуть мне старого дружка, которого я заподозрю лишь в самую последнюю очередь.
Интересно, кстати: что в пакетике, который он мне подложил? Для того ли предназначен индикатор, чтобы мне стеречься от убийцы, или, наоборот, чтобы кто-то мог без всяких забот следить за мной? Пожалуй, надо будет вскрыть его только при соблюдении определенных мер предосторожности. Но не сейчас и не здесь.
Нужно будет принять такие меры сразу же, как закончится возня тут. Да что они там тянут?..
Наконец возня с накрытием столика завершилась и можно стало поговорить. Бретонский сразу же предупредил:
— Только никакой стенограммы, пожалуйста. Если вам потом понадобятся какие-то уточнения, с удовольствием их сделаю, но здесь не нужно демонстрировать — иначе у вас не будет отбоя от искателей даровой рекламы.
— Вы имеете в виду интервью для журнала? Но, быть может, это было бы даже хорошо…
— Поверьте мне — ни в малой степени. Никто из них не скажет вам ничего интересного — каждый просто будет петь автодифирамбы… Крайне ограниченные люди, уверяю вас. Поэтому будем просто разговаривать…
Я согласился, хотя сделал вид, что он меня к этому принудил силой; на самом деле никакая стенограмма мне не требовалась: моя аппаратура была уже включена на полную мощность.
— Итак… — Он картинно откинул голову (в такой позе хорошо сидеть в седле породистого коня на макушке какого-нибудь пригорка, на фоне гренадеров с примкнутыми багинетами; буфетный столик не самый подходящий антураж) и воззрился на меня орлиными очами.
— Простите, — начал я, — как вам угодно, чтобы я к вам обращался?..
— Да просто — «профессор». Вполне сойдет.
— Профессор… Скажите пожалуйста, какой ход мыслей, какие интересы привели вас к идее участия в работе партии, на важнейшем съезде которой мы сегодня присутствуем?
— Хороший вопрос, — одобрил он (обычный прием, когда нужна секунда-другая для обдумывания ответа, но нежелательно, чтобы это выглядело как пауза). — Какой ход мыслей? Да самый элементарный, разумеется. Партия создана, по сути дела, во исполнение старого-престарого лозунга…
Он, по всем правилам, сделал паузу, выманивая меня из норки, вовлекая в диалог. Я охотно поддался.
— Лозунга? Вы имеете в виду… — я изобразил усиленную работу мысли, — евразийство?
Примерно такого ответа он и ожидал; ему нужно было ощутить свое неоспоримое превосходство надо мной.
— Нет, разумеется. Говоря о лозунге, я подразумеваю широко известную некогда формулировку: «Догнать и перегнать Америку!»
Здесь мне было уместно изумиться; я так и сделал.
Говоря о лозунге, я подразумеваю широко известную некогда формулировку: «Догнать и перегнать Америку!»
Здесь мне было уместно изумиться; я так и сделал.
— Не могли бы вы более подробно…
— Охотно, мой любознательный друг, охотно. На нашей планете существует… Но вы и сами, безусловно, знаете, сколько материков существует на нашей многострадальной Земле?..
Он прищурился, доброжелательно улыбаясь. Уловки провинциального политикана; честное слово, я был о нем лучшего мнения. Я покосился на сидевшую справа от меня Наташу: не собирается ли она, Боже упаси, изобразить скуку, которую наверняка на самом деле испытывает? Ничуть не бывало: она так и пожирала его восхищенным взглядом. Талантливая женщина, честное слово! Просто преклоняюсь…
— Разумеется, шесть, профессор.
— Конечно, вы помните и их названия?
— Право, вы меня обижаете… Европа, Азия, Америка, Африка, Австралия, Антарктида…
Он удовлетворенно ухмыльнулся.
— Происходи это на экзамене — я попросил бы вас прийти в другой раз.
— Не понимаю…
— Нет, разумеется, ответ можно было бы вам зачесть — если бы вы сдавали физическую географию. Но ведь наш предмет, если не ошибаюсь — география политико-экономическая?
— Ну… да.
— А в этой географии, незадачливый мой студент, материков не шесть, а всего лишь пять. И называются они: Америка, Европа, Россия, Фаристида — иными словами, Дальний Восток…
— Я понимаю английский, профессор…
Он кивнул, показывая, что принял к сведению.
— И, наконец, пятый материк: Исламида.
— Боюсь, что я не совсем…
— Да ну что вы. Исламида, мир Ислама! Представьте себе карту мира. Способны?
— Полагаю, что да… Представил.
— В таком случае смотрите. Вот Средиземное море. Африка: Марокко, Алжир, Тунис, Ливия, Египет, Судан, Уганда, Джибути, Эритрея, Сомали, Чад, Нигер, Нигерия, Камерун, Габон, Буркина Фасо, Гвинея, Гвинея-Бисау, Гамбия, Сенегал, Мавритания, Руанда, Бурунди. Все это географически — единый монолит. Примерно две трети территории Исламиды. Далее. Весь Аравийский полуостров: Саудовская Аравия, Йемен, Оман, Ливан, Иордания, Палестинская автономия, Кувейт, Бахрейн, Катар, Объединенные Эмираты. К северу от полуострова: Сирия, Ирак, Иран, Курдистан, Афганистан, Пакистан, Турция, Азербайджан, Северный Кавказ, Таджикистан, Киргизия, Туркмения, Узбекистан, Казахстан. И все это тоже образует единый монолит. Это — материк. Далее — острова: Албания, анклавы в странах бывшей Югославии, Бангладеш, Восточный Туркменистан…