Так или иначе — он был принят шахиншахом, что, как мы уже сказали, удивительно уже само по себе. Еще удивительнее то, что Реза-шах ему поверил — хотя, может быть, и не сразу. Так или иначе, вернувшись домой, лейтенант объявил членам императорской фамилии, что персидский государь ожидает их у себя. Цесаревича это даже не очень удивило — ребенок, он готов был любое чудо воспринимать как должное, а тут речь шла о вещах, в его понимании совершенно естественных. На следующий же день престолонаследник и его сестра переступили порог шахского арка — чтобы затем исчезнуть на долгое, долгое время, а под настоящим своим именем, по сути дела — навсегда. Сам же лейтенант императорского флота благополучно вернулся в снятый им дом, к своим матросам. Они прожили там еще два с лишним года; нет сведений, какие свидетельствовали бы о том, что они занимались какими-то конкретными делами, хотя известно, что время от времени лейтенант приглашался — возможно, для каких-то консультаций, — правда, не во дворец, который он так больше никогда и не посетил, но к амиру, ведавшему в Персии морскими делами.
Удалось установить также, что не менее двух раз он выезжал на побережье Персидского залива, а оттуда, возможно, и дальше, но это уже область предположений, мы же стараемся их избегать. Вероятнее всего, эти его приглашения и выезды связаны с сотрудничеством лейтенанта с персидской разведкой. Известно также, что к концу этих двух лет Исмаил Фаренг Наиб (так стали именовать его в Персии) вместе со всей своей командой исчез — просто бесследно исчез, как это бывает на Востоке (да и не только там). К тому времени и относятся, надо полагать, его записки — или дневники, если угодно, — которыми мы сейчас пользуемся. Прочитать их, однако, стало возможно значительно позже: в 1945 году, когда советские силы хозяйничали на значительной части территории Ирана — по договоренности с теми же англичанами, а также американцами. Надо полагать, что иранские архивы — материалы разведки, во всяком случае — не избежали российского любопытства, как и многое другое. Впоследствии, уходя из Ирана, русские прихватили документы (и эти в том числе) с собой. Как с ними потом обошлись — трудно сказать. Их не уничтожили — иначе мы, естественно, сейчас не в состоянии были бы ими пользоваться. Но велись ли, в соответствии с их данными, розыски цесаревича или его потомства, если да, то кто их вел и с каким успехом; опять-таки мы можем в этом вопросе исходить только из результатов: если и искали, то не нашли, в противном случае мы сегодня не имели бы этой темы для разговора. В конце концов записки лейтенанта русского флота Измайлова нашли приют в специальном архиве советской военной разведки, где и были обнаружены нашими сотрудниками. Оригинал и посейчас находится в закрытом для публики хранилище, я же пользуюсь достоверной и нотариально заверенной ксерокопией их.
(Надо полагать, речь идет о людях Службы, к которой принадлежал покойный генерал, дед Натальи.) (В. Вебер.)
О дальнейшей судьбе цесаревича и его потомков мы располагаем уже далеко не столь детальными сведениями; доступные нам материалы позволяют вместо непрерывной линии в дальнейшем обходиться лишь пунктиром, который, однако же, по-прежнему ведет нас в верном направлении. Как сказал бы лейтенант Измайлов (воистину заслуживающий титула Спасителя России) — мы лежим на правильном курсе.
Вот что нам известно о дальнейшем…
Наталья тоже читала, сидя рядом со мной, пока вдруг не спохватилась:
— Слушай… Мы тут сидим так безмятежно, словно бы нам нечего опасаться. Тебе не боязно? По-моему, мы страшно легкомысленны.
— Легкомысленны — это верно, — согласился я. — Ты права. Но это ненадолго. Давай все же дочитаем: дело срочное. А там начнем и действовать.
Она со вздохом согласилась.
Итак, российский престолонаследник как бы исчез, растворился в замысловатой топографии шахского арка в Тегеране. Во всяком случае, имя Алексея Николаевича Романова более нигде не возникало. Официально он был признан невинно убиенным вместе с царственным его отцом и всей семьей — и те, кто мог бы поставить эту версию под сомнение, вовсе не собирались делать этого: никто не был заинтересован в том, чтобы царевича принялись искать, поскольку уже в те времена ЧК обладала серьезной, хотя и страшноватой репутацией, и никому не хотелось становиться объектом ее интереса. Однако примерно в ту же пору начинает время от времени упоминаться в числе приближенных к шахиншаху вельмож некий Мир Али ас-Сабур — вроде бы не принадлежавший ни к одному из знатных персидских родов, однако пользовавшийся, по свидетельствам некоторых современников, привилегиями, каких удостаивались едва ли не одни только курайшиты, соплеменники Пророка. Правда, случаев убедиться в этом было немного, на людях Мир Али появлялся редко и в собеседования вступал не часто; возможно, потому что фарси (как о том свидетельствует придворный историограф, которому мы и обязаны большинством имеющихся у нас сведений) не был родным языком вельможи, как, по-видимому, и арабский; на такое заключение натолкнул историографа его акцент.
Правда, случаев убедиться в этом было немного, на людях Мир Али появлялся редко и в собеседования вступал не часто; возможно, потому что фарси (как о том свидетельствует придворный историограф, которому мы и обязаны большинством имеющихся у нас сведений) не был родным языком вельможи, как, по-видимому, и арабский; на такое заключение натолкнул историографа его акцент. Однако с течением лет Мир Али изъяснялся и на языке шахиншаха, и на языке Корана все свободнее. Более никаких серьезных данных придворный бытописатель нам не предоставляет, приводит, однако (не пытаясь расшифровать его), весьма любопытное речение названного эмира, повторенное им в разные времена не менее трех раз (впервые — после рождения его сына, когда речь шла о том, как назвать его): «Алексеям в нашей семье не везет». Тут уместно присовокупить также, что «ас-Сабур» означает по-арабски «терпеливый», или даже «многотерпеливый», что может указывать на то, что Мир Али в своей жизни терпел какие-то лишения и подвергался опасностям.
Поскольку речь зашла о сыне интересующего нас персонажа, самое время сказать, что женат он был на племяннице шаха (одной из многих), принадлежавшей, естественно, к шахской фамилии. Сохранившиеся в архивах записи позволяют предположить, что брак заключался дважды: происходило — хотя и без широкой огласки — венчание по православному обряду, но был соблюден также и предусмотренный шариатом порядок, основы коего даны уже Кораном. Во всяком случае, в записках историографа в деталях описывается именно совершение заваджа (кстати, мусульманка может выйти замуж только за мусульманина; это, похоже, указывает на то, что невеста была окрещена. Однако один только христианский брак не был бы признан двором): и хитба, в которой роль доверенного невесты играл сам шахиншах, и зифаф, и валима, и наконец никах; относительно же христианского церемониала описания отсутствуют. Это обстоятельство дает право предполагать, что ас-Сабур если формально и не принял ислама, то, во всяком случае, не уклонялся от его обрядов и правил, супруга же его, еще раз повторим, была крещена; в ближайшем окружении эмира находился (и это твердо установлено) православный священник, имевший полное право совершить и обряд крещения, и сочетать браком. Возможно, это был все тот же отец Протасий, хотя уверенности в этом нет. Случилось это в 1928 году, когда эмиру было 19 лет; по русским представлениям, может быть, и рановато, по восточным же — с некоторым даже запозданием. Впрочем, насколько известно, сам он не возражал против такой поспешности — предчувствуя, возможно, что век ему отмерен не столь уж долгий, и почитая главной своей обязанностью — оставить наследника, дабы трон российский не осиротел. Он так и ограничился одной женой, что подтверждает мысль о том, что ислама он не принимал — надо полагать, немалая заслуга в том была отца Протасия. Священнослужитель этот, преданный государям и неколебимый в делах веры, скончался через восемь лет после описываемых событий; смерть его, как свидетельствуют современники, наступила от естественных причин. Однако, помимо него, в окружении Мир Али состоял и один из улама, наставлявший, возможно, если не самого эмира, то его окружение в исламском вероучении. Во всяком случае, единственный сын Мир Али, имевший, возможно, некое православное имя, но в доступных нам документах именуемый лишь Микал Абд-ар-Рахман бен Мир Али (полное имя), или Мир Микал (разговорное), получил, надо полагать, уже почти чисто исламское воспитание. Однако родитель его успел, вне сомнения, передать наследнику знание и его происхождения, и возможных перспектив, что заставляет подозревать, что Мир Микал (имя, соответствующее христианскому Михаилу и восходящее к тому же архангелу, равно почитаемому и христианами, и правоверными) в глубине души никогда не порывал окончательно если не с православием, то, во всяком случае, с Россией.