В Таджикистане юноша работал в колхозе, был чабаном; года через два перебрался в район Пенджикента, где тоже нашлись какие-то близкие — во всяком случае, так это объяснялось властям. Возможно, был формально кем-то даже усыновлен; по рассказам тогдашних свидетелей — чуть ли не раисом тамошнего колхоза, человеком влиятельным, из рода, задававшего в тех местах тон. Однако работал вместе со всеми, не пользовался никакими преимуществами; одновременно учился в школе, где выделялся блестящими успехами — хотя сейчас трудно уже установить, насколько рассказы обо всем этом соответствуют истине. Фактом является то, что (и это установлено уже совершенно документально), окончив школу с золотой медалью и обладая необходимым трудовым стажем, он в 1975 году был принят в Московский Институт международных отношений и в 1980-м успешно его окончил, причем не переводчиком или экономистом, а дипломатом, и как человек, обладающий несомненным пролетарским происхождением, был направлен на работу в Советское посольство в Турции — третьим секретарем. Тут сыграло роль, наверное, знание им языков Среднего Востока — хотя как раз турецким он владел далеко не в такой степени, как фарси или арабским. Там Абдул Саидович — или, если называть его настоящим именем, Александр Михайлович, великий князь и престолонаследник — прослужил четыре года, а затем совершенно вроде бы неожиданно был переброшен, как тогда любили говорить, в посольство во Франции — на ту же должность. Не исключено, что он имел там отношение к анализу франко-исламских отношений, прежде всего к алжирскому пакету проблем, поскольку движение ортодоксальных и крайне воинственных мусульман тогда уже представлялось в Европе достаточно серьезным деструктивным фактором. Можно предположить, что он как-то соприкасался и с темой исламского терроризма — следовательно, находился в определенных отношениях с разведкой, хотя, насколько известно, в кадрах ее не состоял — во всяком случае, прямых доказательств тому нет.
Казалось, что карьера молодого дипломата будет развиваться последовательно и успешно; однако получилось скорее наоборот, и в этом вряд ли можно обвинить кого-либо, кроме него самого.
Причина заключалась в его женитьбе; в 1985 году, когда в Советском Союзе начались уже небывалые и для большинства неожиданные перемены, но министром иностранных дел пребывал еще Андрей Андреевич Громыко, вслух говоривший по-новому, но про себя мысливший все тем же привычным образом, — посольский секретарь выкинул вдруг неожиданный кунштюк: женился на коренной француженке, и добро бы еще скромного происхождения — однако Софи-Луиза происходила, ни много ни мало, из Бурбонов, пусть Орлеанских, но тем не менее в жилах ее текла кровь королей Франции, и голубизна этой крови не была разбавлена никакой посторонней каплей — родословная ее была безупречна, о чем свидетельствовал даже и Готский альманах, эта инвентарная книга государей. У нас нет сведений о том, как неожиданный мезальянс (с точки зрения французской стороны) был воспринят семейством; так или иначе, студентка-физичка, в своих интересах следовавшая за своим великим, хотя и не прямым родственником герцогом Луи де Бройлем, одним из столпов физики середины века, — целеустремленная девушка сделала по-своему. Однако тот факт, что благородная фамилия приняла это событие, не впадая в истерику, заставляет полагать, что им была — строго конфиденциально, разумеется — открыта история и происхождение коммунистического дипломата. Иного объяснения мы не видим.
Совсем по-иному, однако, восприняло этот факт дипломатическое руководство Абдулло Саидовича. Ему дали понять, что подобное поведение несовместимо с высоким званием советского дипломата, и было ясно, что через считанные дни он будет отозван на родину, и все визы его окажутся закрытыми. Так оно наверняка и получилось бы — если бы не пресловутая перестройка, круто смешавшая устоявшиеся представления о том, что можно и чего ни-з-зя! На сей же раз вернуться в Россию, конечно, пришлось, но зато не в одиночку, а с супругой, и опала оказалась какой-то не до конца доведенной: работать пришлось пусть и не в министерстве более, но в Москве, и выезжать за границу было можно порой в служебные командировки, а иногда — и просто так, погостить у свойственников. Софи-Луиза, правда, до завершения образования в Москве бывала наездами, семья, однако, оставалась прочной; а когда она стала дипломированным физиком, то принялась устраиваться в российской столице уже более основательно, по-французски практичным умом определив, что в России сейчас — в начале девяностых — открывались возможности куда более привлекательные, чем на родине. Прошло менее года после того, как она основательно утвердилась в Москве — и молодая женщина уже оказалась во главе ею же созданного транснационального, или, как тогда в России говорили, совместного предприятия, причем не торгового, а — с дальним прицелом — производственного в области современной электроники. Это не давало сверхъестественных доходов, зато обеспечивало прочное положение и репутацию в глазах как деловых людей, так и властей, которые готовы были любить всех, кто шел на риск инвестиций в российскую промышленность. Конечно, занятия бизнесом не могли не отразиться на делах семейных, и, наверное, именно по этой причине первый ребенок в этой семье появился на свет лишь в 1999 году и назван был без всяких затей — Александром, или, как любил его называть отец — Искандером, по отчеству же — Александровичем, ибо именно так расшифровали в русских документах таджикского Абдулло. Этот ребенок и стал впоследствии претендентом на российский престол: человек, для продвижения которого на трон и создалась новая политическая партия азороссов.