Сам Мир Али ас-Сабур до самого предела своей недолгой, увы, земной жизни (вероятно, все-таки сказалась гемофилия) не исполнял при дворе никаких конкретных обязанностей, не отправлял должностей, а был просто близким к трону вельможей и содержался за счет шахской казны — что на Востоке вовсе не редкость.
Сам Мир Али ас-Сабур до самого предела своей недолгой, увы, земной жизни (вероятно, все-таки сказалась гемофилия) не исполнял при дворе никаких конкретных обязанностей, не отправлял должностей, а был просто близким к трону вельможей и содержался за счет шахской казны — что на Востоке вовсе не редкость. Скончался он в 1940 году, погребен был уже исключительно по мусульманскому обряду, место же его упокоения до сей поры остается неизвестным; возможно, меры секретности были приняты непосредственно перед вводом в Иран советских войск. После его кончины Мир Микал, как о том свидетельствуют все те же записки высокоученого мирзы, продолжал жить и воспитываться при дворе, говорил на фарси, как перс, по-арабски — чисто, без провинциального акцента; говорил ли он по-русски? Говорил, поскольку русский оставался языком его общения с отцом и еще здравствовавшими соучастниками побега от большевиков. Относительно чистоты его произношения никакими сведениями мы не располагаем.
Между тем на планете совершались грандиозные события. Уже шла Вторая мировая война, и Персия — теперь уже Иран — становилась местом все более неуютным. Новый шахиншах, весьма симпатизировавший юному Микалу абд-ар-Рахману, посоветовал ему избрать военную стезю. В армии шахиншаха Микал служил в офицерском чине с 1938 по 1944 год. В этом году обстановка круто изменилась к худшему: Иран стал объектом не только пристальных интересов Великобритании и большевистской России (это было и раньше), но и конкретных действий. Тегеран был наводнен шпионами и тех, и других. В этом, безусловно, таилась смертельная опасность для Мир Микала — в случае, если русская разведка обладала даже не знаниями, но хоть подозрениями относительно подлинной судьбы цесаревича. Стало ясно, что оставаться в Иране ему нельзя. Назревала оккупация страны. И в начале 1944 года молодой иранский офицер и законный наследник российского престола покинул арк и вообще Тегеран. Ничто не указывает на какое-либо охлаждение между ним и Царем Царей, какое могло бы послужить причиной его скоропалительного отъезда; напротив, знаком продолжавшегося благорасположения иранского властелина к русскому наследнику может послужить хотя бы то обстоятельство, что незадолго до отъезда Мир Микал женился, как и его отец, на одной из иранских принцесс крови, и сделано это было по настоятельной просьбе самого шахиншаха, понимавшего, что может возникнуть ситуация, в которой происхождение и уровень знатности жены сможет сыграть едва ли не решающую роль в признании — или непризнании — прав престолонаследника. Если же оставить все это на усмотрение самого молодого человека, то — как прекрасно понимал шах — молодая кровь может толкнуть юношу на поступки, о которых потом придется пожалеть. Кроме того, сам факт родства или, точнее, свойства с падишахом уже мог послужить Мир Микалу надежным щитом — во всяком случае, пока он пребывал на землях ислама.
Итак, что касается отъезда, то похоже, что он произошел с обоюдного согласия. Путь, правда, был не столь далеким: Мир Микал с супругой и полагавшейся ему свитой (такой же молодой и воинственной, как и сам наследник) отъехали к Афганскому двору. В те времена еще казалось, что и в Иране, и в Афганистане монархии пребудут если и не вечно, то, во всяком случае, еще очень долго; лишнее доказательство того, что ум человеческий слаб по сравнению с волей Аллаха. В Афганистане Мир Микал был принят при дворе, хотя и не пользовался такими преимуществами, какие были у него в Тегеране. Но и сам Кабульский двор не сравнить было с персидским. Однако наследника это обстоятельство, похоже, не очень огорчало; он вызвался служить вблизи границы с советской Россией, где даже в те годы не было по-настоящему спокойно. Не исключено его личное участие в нескольких акциях, связанных с набегами через границу — хотя пик басмаческого движения, безусловно, относился к тридцатым, а не сороковым годам.
Не исключено его личное участие в нескольких акциях, связанных с набегами через границу — хотя пик басмаческого движения, безусловно, относился к тридцатым, а не сороковым годам. Поскольку историография при афганском королевском дворе не пользовалась таким почетом, как в Тегеранском арке, дальнейшие сведения о жизни Мир Микала достаточно обрывочны. Тот факт, что к его имени впоследствии стали присоединять слово «саййид», указывает, похоже, на то, что он, самое малое, возглавлял достаточно крупное воинское образование. Предполагается, что он не раз вторгался на территорию Таджикистана; это становится легко объяснимым, если вспомнить о том, что в Таджикистане говорят со времен Саманидов почти на том же языке, что и в Иране. Известно также, что Мир Микал Саййид, как и его отец, сохранял верность единобрачию (что можно объяснить и прихотливостью судьбы профессионального воина), что у него родились две дочери, и лишь после них — только в 1955 году — долгожданный сын и наследник, Али абд-Аллах Ирани.
Проследить за судьбой представителя третьего послереволюционного поколения царствующего дома значительно легче, чем его отца. Трудно, конечно, сказать, кому именно принадлежала сама идея, но факт остается фактом: уже примерно в шестнадцатилетнем возрасте человек, именуемый Абдулло Саидовым, появляется в Таджикистане, а именно — в местечке Ишкашим. Он является беженцем из Афганистана, называет себя таджиком; темноволос, что же касается черт лица, то таджики не принадлежат к тюркам или монголоидам, они, как и иранцы, обладают в общем европейской внешностью, хотя скорее южноевропейской. В Ишкашиме, по легенде, живут его родственники — пусть и не очень близкие, однако на Востоке иные представления о родстве, чем у нас.